зарубежных авторов. И все-таки еще слишком мало знали о нем, а сами сведения были разрозненны и не очень правдоподобны, когда в одном из московских архивов в ответ на телефонный запрос сказали: «Приезжайте!» Скромная служащая в сером халате, откуда-то из глубин хранилища возникшая на пороге с папкой в руках, легко помогла нам преодолеть расстояние от легенды до повседневности. На стол заведующего легла учрежденческая фотокарточка лобастого молодого человека в вельветовой куртке и широком галстуке, заполненная его рукой анкета:

«Профессия — интеллигент.

Призвание — партийный работник.

Профсоюз — работников просвещения…»

То, что казалось вымыслом, становилось реальностью. Легенда отступала. Жизнь во всей простоте, обыденности предъявляла на героя свои права. Это были прекрасные минуты! Ведь «земная» природа подвига едва ли не самое удивительное в подвиге.

Прослеживая шаг за шагом необыкновенную судьбу этого человека, не раз испытываешь чувство, близкое к потрясению. Но те первые мгновения, когда заведующий архивом развязал матерчатые тесемки папки с надписью «Зорге», определили главную особенность нашего подхода к теме: документальность.

Факты, приведенные в очерке, подтверждены документами, диалоги заверены живыми людьми, нашими собеседниками. Мы еще очень мало знали о нем, а каждый день приносил сведения, одно любопытнее другого. Мы позвонили по телефону генералу и попросили помочь в сборе материалов о Рихарде Зорге. Генерал согласился, но сказал, что сможет принять нас только на следующей неделе.

— Может быть, вы дадите поручение кому-нибудь из своих заместителей?

— Могу дать поручение, но полагал бы, что нам стоит встретиться. Я знал Рихарда Зорге и хорошо помню его…

*

— Рихард Зорге? — переспросил профессор-этнограф А. З. Зусманович. — Как же, я знал Зорге в двадцатые годы. Видел его нередко в библиотеке Немецкого клуба погруженным в книги. Слушал его выступления. Очень организованный аналитический ум. Он уже тогда производил впечатление незаурядного человека, и я предполагал, что Зорге станет крупным ученым.

*

— А я всегда считал, что ему суждено внести свой вклад в развитие дипломатии, — возразил сотрудник МИДа. — Он прирожденный дипломат.

*

— Так это был Зорге… Я знала его как Зонтера, — сказала Елизавета Львовна Канфель. — Это муж моей лучшей подруги.

*

— Мы часто сталкивались в книжном магазине на Тверской, — рассказал ученый Павел Христофорович Кананов. — Он был страстный библиофил. Знаете, это угадывается по тому, как человек держит в руках книгу…

*

— Хороший агитатор, умный социолог и очень мужественный товарищ, — отозвался о Рихарде старый немецкий коммунист.

*

— Зорге? Специалист по Японии? Читал его статьи. Знаю его отличные репортажи о японо-китайской войне, — заметил журналист-международник.

*

— Для нас он был Ика. Ну да, уменьшительное от Рихард, — пояснила москвичка Вера Иосифовна Избицкая. — Мы вместе встречали Новый год. Потом он куда-то уехал. Это правда, что он казнен в Японии?

Так отвечали нам еще совсем недавно. И приходилось объяснять, почему нас интересует именно этот человек. Мы делились с каждым тем, что успели узнать у предыдущего. Мы рассказывали о подвиге коммуниста. И всякий, кто узнавал о жизни Рихарда Зорге, становился нашим союзником.

Постепенно образ вырисовывался полнее, жизненнее и вступал в явное противоречие со многим из того, что мы уже успели прочесть о Рихарде Зорге в зарубежных источниках. Каждый из его буржуазных биографов пытался по-своему решить «загадку» Зорге и каждый не мог преодолеть штампов и шаблонов, ставших для зарубежных произведений о разведчиках традиционными. «Разведчик-философ», «разведчик-фанатик», «разведчик-идеалист» — все эти определения стали уже принадлежностью определенного сорта литературы. Но главная сущность личности Зорге, источники его мужества при этом ускользали… Сказать о нем «разведчик» — значит почти ничего не сказать. Писать только о его удачливости, отваге, преданности долгу — значит объяснить очень мало. Его буржуазным биографам не дано было раскрыть человека — Рихарда Зорге.

Все эти соображения и определили круг наших поисков, ограничив его преимущественно Москвой. Говорить о том, чего мы не знаем, не хотелось. Между тем Москва давала большие возможности для сбора совершенно нового материала. Ведь это город, которому, где бы ни находился Зорге, была посвящена его работа, город, откуда он ждал приветов и указаний, куда мечтал вернуться…

Здесь живут люди, хорошо знавшие его. Здесь хранятся документы, наиболее точно и полно удостоверяющие его личность. Здесь, наконец, мы увидели его письма и донесения из Японии. Собрать эти материалы, подготовить их к печати, прокомментировать — сама по себе благодарная для журналиста задача. Ею и руководствовались авторы настоящего очерка. В нем читатель не найдет ни захватывающих дух приключений, ни мелодраматических страстей, ни баронесс и других очаровательных особ из свиты блестящего разведчика, но, может быть, нам удастся ответить на вопрос: «Кто вы, доктор Зорге?»

Так кто же такой Рихард Зорге? Почему сейчас, через двадцать лет после гибели, его имя не сходит с печатных страниц? Чем притягательна эта личность?

Есть человеческие судьбы, наиболее полно отразившие свое время. Такой была судьба Рихарда Зорге, потому что в ней слились воедино и героика, и трагизм многотрудной революционной эпохи, потому что в этой судьбе мы находим ответы на многие вопросы, волнующие людей и сегодня. Биография Зорге — биография сына своего времени. Человек неотделим от эпохи. Творя ее, он сам создается ею. Из способностей она формирует ум, из темперамента — характер. Так возникает личность.

Предоставим слово Зорге и его эпохе.

Зорге, внук Зорге

Сохранилось немало его фотографий. Но друзья утверждают, что ни на одном из снимков Рихард не похож по-настоящему на того человека, которого они знали.

…В ту зиму они собирались в Нижне-Кисловском у Кати Максимовой. Вина не пили, тогда это было не принято, пили чай с желтым сахаром, пели песни, спорили о спектаклях Мейерхольда и Станиславского, о театре «Семперанте», о Бетховене и Скрябине, о живописи.

Один из гостей, широкоплечий парень в синем свитере, больше молчал, улыбался. Никто не удивлялся его молчаливости: он немец, хозяйка комнаты давала ему уроки русского языка. В те годы в Москве было много иностранных коммунистов, все сочувствовали их борьбе, и