- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (117) »
Океан. Выпуск одиннадцатый
ПРИХОДИ К НАМ НА МОРЕ!
Н. Ильин ОКЕАНСКИЕ НИВЫ
По натуре и помыслам мы хлеборобы.
Труд наш древний, державный и длительный труд.
Только хлеб не такой, как у всех, а особый.
И его по-особому сеют и жнут.
Вот и нынче уходим в поля на полгода,
Океанские нивы — на тысячи миль.
Над планетой стоит грозовая погода,
И с трудом вызревает под-грозами мир.
МЫ ТАК ПРИШЛИ НА ФЛОТ…[1]
Юнги мечтали о флоте и готовили себя к службе на кораблях. А когда враг был разгромлен, когда пришла долгожданная Победа, они не изменили мечте и на всю жизнь связали свою судьбу с флотом. До сих пор служат в Военно-Морском Флоте доктор технических наук капитан первого ранга инженер А. И. Баранов и капитан первого ранга Ю. Д. Ворожилов. А. И. Портенко вернулся на реку своего детства и по сей день работает капитаном одного из судов на Волге.Алексей Баранов, юнга торпедного катера ТОРПЕДНАЯ АТАКА
Во время учебы в Школе связи я мечтал о службе на малых кораблях, и при распределении мне повезло: в бригаду торпедных катеров нужны были три радиста. И вот в сопровождении старшины мы шагаем в сторону базы «Литке». Пришли и сразу от проходной направились в строевой отдел. — Юнга Баранов, назначаешься на торпедный катер к старшему лейтенанту Михайловскому. Сейчас он на Лавенсари[2], стало быть, ждать тебе оказии, — объявил принимавший нас старшина. Ждать пришлось двое суток. До Лавенсари шел пассажиром на торпедном катере. Пришвартовались к катеру, на рубке которого был четко и крупно написан номер «66». — Михайловский! — крикнул командир, который доставил меня. — Принимай пополнение. Радист к тебе. — Какой он радист? Половина: подзаморенный… — Слова эти были сказаны густым басом. Я обернулся. На палубе «ТКА-66» стоял старшина первой статьи, высокий, широкоплечий, с могучей шеей, с мускулами, играющими под голландкой. «Конечно, — подумалось мне, — для такого любой будет подзаморенным». А старшина уже басил: — Чего ждешь, давай сюда имущество! И не успел я взять в руки вещевой мешок и шинель, как почувствовал, что его руки отрывают меня от палубы. Через мгновение я вместе со своим имуществом уже стоял перед старшиной. — Представляйся по случаю прибытия к новому месту службы, — пророкотал его голос. — Товарищ старшина первой статьи!.. — Не мне. Командиру! Вот он идет. Я сделал три шага вперед. — Товарищ старший лейтенант! Юнга Баранов прибыл для дальнейшего прохождения службы! — Хорошо… Не укачался, пока прибывал? — Никак нет! — Хорошо. — Старший лейтенант посмотрел на старшину и сказал: — Пирогов! Устройте юнгу в носовом кубрике. И накормите. А я стоял и почему-то думал о том, какая несозвучная внешности фамилия у старшины. Старшину первой статьи Пирогова, который устраивал меня в носовом кубрике, а потом кормил, звали Степаном Антоновичем. После обеда он повел меня знакомиться с катером. Торпедные аппараты оказались вовсе не такими, как я представлял, — не желоба, а каретки с направляющими, так называемые бугельные. Торпеда с них сбрасывалась в воду параллельно борту. На самой корме я увидал бомбосбрасыватели, в них лежали большие черные бочонки — глубинные бомбы. А между сбрасывателями располагалась дымовая аппаратура. — Ну, пулемет ДШК на баке ты видел, когда из кубрика выходили. Сейчас — в машину. В моторном отсеке стояло три больших двигателя. — Почти по тысяче сил каждый, — объяснил Пирогов. — Скорость под сорок узлов. Знакомься: командир отделения мотористов старшина первой статьи Кожевников Борис, на все руки мастер. Старшина мотористов оказался ростом невысок, черноволос и имел густые пышные брови. — А я юнгу привел… — пробасил Степан Антонович. — Еще одного, Толя? — Из-за двигателя высунулся смуглый худощавый парень. — Нет, это радист. Принимай, Токмачев, пополнение. — С Соловков? — спросил парень, который вылез из-за мотора. — Я оттуда. — С Кронштадта. А в юнги — из Ленинграда. — Фью! — И засмеялся. — Здорово, земляк! Я полагал, что торпедные катера занимаются лишь тем, что стоят в засадах, чтобы потом, набрав самый полный ход, прорываться к транспортам, идущим в центре конвоя, выстрелить одну, а то и две торпеды… Действительность была не такой: уже и лето наступило, а самые крупные боевые действия, в которых мы принимали участие, были связаны с охраной тральщиков. Небо чистое, солнце яркое. Я, как обычно, сижу в рубке. Жарко. Катер хоть и деревянный, но за день, да еще на малом ходу, нагревается здорово. Хорошо тем, кто наверху! Ветерок обдувает. Загорают. А меня Толя Токмачев прозвал бледнолицым братом… Сигнал боевой тревоги. Застучали наши пулеметы. Ударили по воде взрывы. — Юнга, на пулемет! — по переговорной трубе приказал командир. По трапу взлетел одним махом и поднял глаза. Прямо на нас шел «юнкерс». Точно на него мы направили стволы, и наш ДШК задергался! Пошли, оставляя в небе след, трассы. Фашист не выдержал, повернул. Бомбы упали в воду в стороне от конвоя… После боя старший лейтенант Михайловский похвалил меня за выдержку. А я стоял перед строем, краснел от смущения. На ленинградских крышах, откуда я и мои товарищи сбрасывали зажигалки, было страшнее, чем сегодня. В середине июня наш «ТКА-66» вернулся на Лавенсари. Пополнились топливом, боезапасами. Продукты приняли. Погуляли по твердой земле… Вечерами Пирогов вытаскивал наверх баян, и над катерами, причалом, над рейдом плыли песни: «Шаланды, полные кефали, в Одессу Костя приводил», «На позицию девушка провожала бойца»… Ребята постарше танцевали. Мы, юнги, сидели у рубки и наблюдали. В одну из ночей торпедные катера ушли в Выборгский залив. Здесь, у острова Пийсари, стали на якорь, каждый на своем месте. Ждали сигнала. Корабли противника могли появиться в любой момент. Время- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (117) »