цепкой памятью, запоминал цифры, тексты, иностранные слова, таблицы, схемы и любые разрозненные факты. Своего отца он никогда не видел, а мать, которая работала в каком-то архиве, приходила домой поздно вечером, с ребенком держалась немного холодно, боясь изнежить материнской любовью. Жили они скромно, и Паша с самого детства уяснил, что главное в жизни – это материальный достаток и стабильность, что и сказалось на выборе профессии. Жизнь его в студенческие годы стала совсем обособленной, а случилось это с уходом из жизни его бабушки, оставившей внуку квартиру на улице Молодежной. А область эмоций и чувств так и осталась для него неизведанной, как будто за ширмой, куда лучше не заглядывать. Лишь изредка он представлял себя творческим и спонтанным, брался за гитару или фотографировал пейзажи, пытаясь избавиться от тоски по подлинной красоте и найти ее в абстрактных звуках или живой, многоликой природе.
В этот день все было обыденно, не считая самой пышной весны, до боли скоротечной, оттого ускользающе прекрасной, как недовоплотившаяся мечта. Павел поднял глаза и увидел: на соседней лавочке сидела голубоглазая, светлокожая, с длинными темными кудрявыми волосами девушка, которая с озорством улыбнулась. Затем она встала и подошла к нему: «День добрый! Не могли бы вы одолжить мне ваш зарядник для телефона (так она назвала внешний аккумулятор)?». Паша слегка оторопел от ее смелости: смеется надо мной или действительно хочет познакомиться? Женя заметила его смущение, свидетельствующее о характере замкнутом, он показался ей чересчур серьезным, и это еще больше раззадорило ее, и она решила повести себя еще более нагло (ей все всегда сходило с рук). «Вообще-то я живу недалеко, просто лень подниматься. И, по-моему, это прекрасный повод сделать доброе дело, разве часто это бывает?». Паша потом никак не мог понять, это его зарядник нужен был Жене или Женя заряжала его жизнью. Встреча с ней – это и счастье, и несчастье, все в одном.
Была ли Женя избалованной, трудно сказать, но ребяческая дерзость и непосредственность, сочетались в ней с искренностью и ранимостью. Родители ее действительно любили, а вот друг друга не очень, и по трудно объяснимым причинам весьма неожиданно развелись, когда ей было четырнадцать. Отец, успешный юрист, сделал все, чтобы Женя могла жить сообразно со своей мечтой. И Женя стала художницей. Редкий дар – жить так, как требует сердце, позволить себе желать и творить. И Женя творила. И боялась она всегда только одного: потерять свободу.
Часть 3. Сомнение
Летние вечера в Москве таинственны и очаровательны. Воздух такой вкусный, хочется зачерпывать горстями и пить. И на душе так радостно, так трепещет все внутри, как будто жизнь вдруг наполнилась теплым ожиданием чего-то еще более прекрасного.
В те дни в музее Пушкина открылась выставка – коллекция картин братьев Морозовых. Она, как и все в России, имела тяжелую судьбу, затронутую жестокой историей. В 1918 г. коллекцию изъяли в ходе национализации, а Иван Морозов навсегда покинул страну. Одна картина Ван Гога была продана американскому коллекционеру. Женя любила импрессионистов – в зыбкой, текучей реальности они умели находить проблески невероятной красоты, проглядывающей из-под покрова обыденности и темноты. С Пашей они пришли на эту выставку вместе, он сначала нехотя разглядывал полотна, а потом все больше увлекался, и даже его частично парализованная фантазия стала оживать. Он шел все дальше и дальше и, как искатель сокровищ, пытался найти что-то необыкновенное. И вдруг взгляд его наткнулся на потрет Жанны Самари Ренуара. Тот самый, манифест импрессионизма, что был на программе выставки. Жанна Самари была актрисой и подругой художника. Не будучи красавицей, она имела большие запоминающиеся глаза. Художник разглядел в них почти детскую искренность и непосредственность. Из этой одной детали он додумал весь ее воздушный и очаровательный образ. Евгения… Ты никогда не стремилась быть красивой, ты была. Я бы нарисовал тебя голую с полотенцем, как женщина у Дега. Но и это бы не помогло, попытка заземлить твой мерцающий ирреальный образ обречена на неудачу. И если убрать это мучительно завораживающее сияние, то это будешь не ты вовсе, а какая-то другая девушка. Женька, внутреннее чувство подсказывает, что и на этом полотне моей жизни будешь не ты, и эта неясная, неоформившаяся мысль пугает, страшит, как жуткое, прорывающееся из моего подсознания чудовище.
Но вся концентрация московского сознания даже не в живописи. Атмосфера интеллигентной, снобистской столицы в ее театрах. Это что-то совершенно уникальное, нетуристическое (невозможно прикоснуться к театральному искусству без знания языка), кулуарное. Женя долго просила Пашу купить билеты на «Чайку» с ее любимым актером в Мастерскую Петра Фоменко. В театр Паша пошел почти совсем против воли. Всю постановку он сидел грустный, как Тригорин. Он будто заранее сдался перед жизнью. А Женя была окрыленная, как чайка. Спасти Женьку от самой себя мог только человек из другого мира. А Паша плоть и кровь этого глухого и холодного мира.
Чайка. Сюжет для небольшого рассказа. Писатель увидел и погубил Нину, как вот эту чайку. Но разве так было? Чайка ведь сама хищная. Она обнажила пустоту и несвободу во всем, тем самым разрушила старый привычный мир, хоть в этом никто не мог себе признаться. И прошлое откалывалось. Впрочем, как всегда у Чехова.
– Паша, тебе разве не понравилось?
– Жень, ты же знаешь, я не люблю театр. Пьеса непонятная и мрачная.
– Просто ты не понимаешь ничего, надо не только логически мыслить, но и почувствовать творение автора сердцем. А ты все своим внутренним компьютером вычисляешь.
– Жень, ты хочешь одна домой поехать?
– Паш, а ты хочешь, чтобы потом о тебе сказали: это был Паша, он потерял чувство юмора, состарился и умер со скуки?
Иногда она злила его, и он не знал, почему в этот момент еще сильнее любил ее.
Часть 4. Счастье
Все четыре месяца их отношений Паша был на службе у искусства: забирал Женю с очередной выставки, отвозил полотна, мольберты из ее квартиры в свою и обратно, помогал с выставками. Так постепенно у Паши в квартире образовалась очередная Женина мастерская. Он жил в чудесном старом московском доме с этим особым запахом в подъезде, старым гремящим лифтом в шпоне за металлической решеткой. Окна выходили во двор, где летом все было в зелени, а по ночам с балкона можно было любоваться звездным небом. И было всегда очень тихо, всегда безлюдно в этом дворе, и можно было часами прислушиваться к шелесту листьев, треску насекомых или гулу летящего высоко в небе самолета.
Женя очень любила рисовать в квартире у Паши, а