— Спасибо.
Он испытующе посмотрел на Ивашина, потом спросил:
— Не знаешь, кто сегодня летал на ней?
— Знаю. Сашок,— ответил Ивашин.
— Чего это ему вздумалось?
— Сказал: соскучился по Андрею Пестову, не могу дождаться, когда он налетается, хоть в его старой машине посижу. Подробности узнаешь у него. Сидит с молодежью, ждет тебя. Вечером у нас будет гость,— добавил Ивашин, кивнув на меня.
— Вам с нами понравится,— заметил Пестов.
— О тебе много говорят,— сказал я.
— Ну что ж,— ответил Андрей.— Раз так получилось. Да и… о ком-то надо говорить, вот и выбрали меня.
— Не совсем так,— возразил я.
— Ну, пусть будет даже совсем не так.— Андреи вдруг оживился.— Знаете что, вы, наверно, уже все знаете. Если будете писать, то напишите книжку для того, чтобы взрослые люди, читая ее, вспоминали свои чистые годы и находили в них то, что им необходимо сейчас, то, что потеряно ими самими, выброшено, забыто, в конце концов изуродовано ими самими и жизнью,— и восстанавливали бы все это, очищая свои жизни. Чего не хватит — можете выдумать. О себе одно могу сказать — все равно бы я вернулся в авиацию. Конечно, страшно вспомнить, что больше года был слепым. Но ребята верили, и я верил — с ними и сам.
Мы еще поговорили кое о чем, посмеялись, а потом Андрей ушел, размахивая над головой своей курткой. Шагал он широко. Походка у него была упругая, словно был он весь на сильных пружинах, и каждый толчок ногой одновременно казался мне толчком и для взлета куда-то ввысь. Но ходил он все-таки по земле, и был он очень земным, этот Андрей Пестов.
Я долго смотрел ему вслед.
— Не обращайте внимания,— сказал Ивашин.— Он во все поверил, во все, что с ним случилось. И что слепым был, и что зрение вернулось. И не думайте, он знает, что солнце для него не закрыто.
— Солнце? — спросил я.
— Конечно, — сказал Ивашин. — Оно — его. — Ивашин показал на солнце.— Как вам объяснить? У него такой заряд, неисчерпаемый заряд солнечной энергии. Понимаете? Он ее раздает, и опять колоссальный заряд. Неисчерпаемый.
Я сказал:
— Жил в солнечных лучах. В солнечном луче. Так, а? Именно так — жил в солнечном луче. Так и назовем книгу. Жизнь в солнечном луче.— Я сжал плечо Ивашина.— Скажи еще что-нибудь,— попросил я.
— Скажу,— ответил он.— Считается, что нужно подражать каким-то необыкновенным людям, а вот мне с первой встречи с ним хотелось подражать ему, нормальному человеку. Подражать совершенно нормальному, человеку. Не странно?
— Да нет! — быстро ответил я, уже занятый своими мыслями.
Андрей Пестов вернулся в родной город глубокой ночью. Однако для него время суток уже целый год не имело значения. Для него время суток — день или ночь, утро или вечер — уже целый год не существовало: он ослеп, спасая новую воздушную машину — новый реактивный истребитель.
Родным городом его был Никополь — порт на Днепре, на половине пути из Днепропетровска в Херсон. Город пристроился на высоком берегу, на том самом месте, где когда-то запорожские казаки избрали своим гетманом Хмельницкого, и недалеко от того места, где после полтавского сражения по приказу Петра войска полковника Галагана и Яковлева разорили Запорожскую Сечь у Микитина Рога за участие в измене Мазепы.
Андрей называл свой город чудом света конечно в шутку,— но в эту шутку он вкладывал свою любовь, свою преданность городу, давшему ему жизнь.
Он возвратился в Никополь после долгой разлуки, но не пережил на вокзале волнующих минут встречи с прошлым: он не видел прошлого. Ему предстояло растянуть минуты встречи на более длинные периоды времени. Он понимал свою беспомощность, и в первые дни ни о чем не спрашивал домашних. Сидел на террасе, вскинув лицо вверх, словно смотрел в небо, в свое, на этот раз — черное, небо. О будущем он заставил себя не думать, а прошлое, как будто понимая свою бесполезность, не приходило к нему, но он его и не звал.
Однако оно должно было прийти — неизбежно. И однажды оно вернулось…
За забором кто-то звякнул цинковым бидоном. Андрей резко повернулся, но тут же откинулся на спинку кресла.
Каждую среду Андрей ходил за керосином в лавку, приткнувшуюся к старому складу, в пяти кварталах от его дома. Керосин привозили раз в неделю. С самого утра возле лавки собиралась очередь.
Андрей приходил, ставил бидон на землю, садился на него, доставал из-за пазухи книжку и читал, пока не подходила его очередь. На этот раз книжка оказалась пустяковой, и Андрей читал лениво, то и дело поглядывая по сторонам.
От Бабушкиной школы, сверху, с горы, шел Сергей Густов.
Андрей давно приметил его — видел на ринге, знал, что тот занимается в аэроклубе, встречал и в городе, возле техникума, где учился Сергей. И всегда Густов был ему интересен, как человек другого покроя.
Сергей шел с пустым бидоном тяжело, осторожно ступал на правую ногу.
Андрей обычно занимал две очереди. Отвечал:
— Тут передо мной стоял хлопец. Он пока ушел.
Как только Сергей приблизился к очереди, Андрей сказал:
— Вот наша очередь.
Тот улыбнулся, ответил:
— А я и призабыл.
Он подошел к Андрею, поставил бидон на землю, сел на кирпич, лежавший на траве.
— Нога болит? — спросил Андрей.
— Подвернул.
— Прыгал с Преображенской церкви?
— Почти. С парашютом. Неудачно приземлился. Обидно, скоро соревнования, а я выбыл из строя.
В это время к ним присоседился незнакомый парень, тоже с бидоном, стал рассказывать всякие истории, хотя его об этом никто не просил. Парень хотел поскорее купить керосин, а очередь растянулась на полквартала. Двигалась она медленно, парень все болтал и болтал. Андрею надоела его болтовня, и он сказал:
— Посмотри сюда,— и кивнул на свое колено.
На колене лежала большая кисть руки Андрея, с тяжелыми пальцами. Парень удивленно опустил плечи.
Пальцы, лежавшие на колене, сжались в увесистый кулак.
— Видишь? — спросил Андрей.— Вот так. Проваливай.
Пальцы выпрямились и тут же снова сжались в кулак. Парень покраснел и поспешно отошел в сторону.
— Ты всегда так? — спросил Сергей.
— Нет,— быстро ответил Андрей.— Деликатничал ради тебя.
Сергей покачал головой. Андрей понял: осуждающе. «Нет,— подумал он,—