- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (7) »
заронить свою тень…
Если б мог я рябиновым вечером
Черепком затаиться в плетень…
«Месяц-пастух запрокинул свой красный башлык…»
Месяц-пастух запрокинул свой красный башлык,
Возвращаясь в аул на пробудную встречу птиц. –
Облака за рассветный плетень зашли
Синим стадом его буйволиц.
Щиплет шерсть на матрацы туман,
Заплетает березка косички,
Спрыгнул с крыши облезлый барак,
Родные орлы в перекличке.
О, четки, янтарные четки мои,
Это вы мне нащелкали детство!
Старым коршуном грусть мои думы таит…
Где ты, мудрый, с легендами, дед мой?
В этот город взъерошенный, в этот город чужой,
Занесен я оторванной тучей.
Не сдержать мне медведицей, звездной вожжей
Табуны моих дней бегущих.
«На цыпочках день уходит…»
На цыпочках день уходит,
Шепелявит листва в зарю…
В закатную тайну исхода
Я свою жизнь растворю.
Буркой я ночь запрокину,
Опояшусь дымкой веков.
Растворюсь я в небесный иней
Туманов седых стариков.
Звездной молитвой прольется
Небо – священный Коран.
Я увижу, как облак пасется
Любимый Аллаха баран.
Буду мудрый пастух-скиталец
С новым безликим лицом,
Шарик земной на палец
Надену себе кольцом.
День присел за холмом на корточки,
Ветерок кувырнувшись затих, –
Только тело усталое корчится
На аркане раздумий моих.
А в небе на черной феске
Золотой полумесяц прикручен,
Это мой профиль резкий
Вычеканен четко на туче.
«Тоска на плетне лошадиным черепом…»
Тоска на плетне лошадиным черепом
Скалит зубы сквозь просинь в осеннюю даль –
Я не в горах затерялся ущельями
И не страхе желанном блуждает печаль.
То смиренной молитвой, то раскатным проклятьем
Я бегущую тучу бессильно ловлю…
Стучись мое сердце – трепещущий дятел,
Слезное небо к ресницах проклюй.
Разве арба проскрипит по Арбату,
Разве душу порадует ржаньем табун
В родимый аул бы, к вершинам горбатым…
О мысль на чужбине – крылатый скакун.
Лев Никулин
«Холодным и поздним апрелем…»
Холодным и поздним апрелем,
В еще несогретом лесу,
Мы будем бродить и застрелим
В кустах золотую лису.
Забьется дрожа и хромая,
От крова и боли слепа,
Но нежные зелени мая,
Уже для нее не тропа.
От рвущей и ранящей дроби
Она за кустами легла,
В последней, мучительной злобе
Кусая ружейный приклад.
Мы будем еще беззаботней
Бродить по весенним лесам,
И я – неустанный охотник,
И ты – золотая лиса.
Кропи же рубиновым током
Следов неприметный узор,
Встречай ненавидящим оком
Врага испытующий взор.
И падай в колючий шиповник,
От крови и боли дрожа,
Когда ненавистный любовник
Ответит ударом ножа.
«Если любовь ничего не сказала…»
Если любовь ничего не сказала, –
Я на слова последние скуп.
Утром на дальних путях вокзала
Может быть вы подберете труп.
В городе, где никому не знаком я
Эту невечную память пою,
Кто нибудь там накидает комья
В темную пыльную яму мою.
Без саркофагов и без монументов,
Без погребальных речей на заре
Стану добычей веселых студентов
В темной часовне на черном дворе.
Ни дли кого не будет удара –
Нужно ли тратить ладан и воск,
Из костяного желтого шара
Выплеснут мой беспокойный мозг.
Кто нибудь год на кресте обозначит,
Мертвую голову шелком зашьют.
Тихо и душно. Никто не плачет.
Кажется, это последний приют.
«Серебряный продолговатый ящик…»
Памяти Т. Л.
Серебряный продолговатый ящик,
И мирты над увядшею рукой,
И это сердце, содрогаясь чаще,
Услышит: «Со святыми упокой…»
Не тронется, не скажет, не разбудит:
«Любимая… Вернись и не греши»
Помолится за упокой души,
Когда ее души уже не будет.
Ее дыхание и голос и движенья
И точно подрисованная бровь,
Но в этом восковом изображеньи
Ужели сохраняется любовь?
Трубите, нарисованные трубы,
Архангел нарисованный – буди
Бескровные и сомкнутые губы
И миртовые ветви на груди.
«Вы знаете, смерти не будет…»
Н. Л. Бершадской
Вы знаете, смерти не будет,
В один благодатный закат
Уже не мечтая о чуде
Слепые сердцами взлетят.
И пусть не печалит примета,
Что тени у вас на челе
Что вы уплываете в Лету
На черном ее корабле.
Не плачьте о близком отъезде,
Не бойтесь земного конца
На синие стаи созвездий
Сегодня взлетают сердца
Минуты, часы и столетья
Лети, мое сердце, лети
Взлетая над звездною сетью,
Мечтая о млечном пути.
О, эти лучистые сети
Из нечеловеческих рук
И эта звезда на рассвете
Холодный, алмазный паук.
Борис Пастернак
Поцелуй
Душистой таволгой машучи,
Впивая впотьмах это благо,
Бежала на чашечку с чашечки
Грозой одуренная влага.
На чашечку с чашечки скатываясь,
Скользнула по двум, и в обеих
Огромною каплей агатовою
Повисла дрожит и робеет.
Пусть ветер, по таволге веющий,
Ту капельку мучит и плющит.
Цела, не дробится, их две еще
Целующихся и пьющих.
Смеются и вырваться силятся
И выпрямиться, как прежде,
Да капле из рылец не вылиться,
И не распрямиться, хоть режьте!
Я сам
В трюмо испаряется чашка какао,
Качается тюль и прямой
Дорожкою в сад, в бурелом и в хаос
К качелям бежит трюмо.
Там сосны
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (7) »