Альвэк Нахлебники Хлебникова

Нахлебники Хлебникова

Велемир Хлебников. Всем

Май, 1922 г.

Альвэк. Нахлебники Хлебникова

I. Владимир Маяковский.

Вот он – в желтой кофте и с «Пощечиной общественному вкусу»:

– Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и пр. и пр. с Парохода современности.

И вот он – классическая статья «О разных Маяковских»:

– Милостивые государыни и милостивые государи!

– Когда вы смотрите на радугу или на северное сияние, – вы их тоже ругаете? Ну, например, за то, что радугой нельзя нарубить мяса для котлет, а северное сияние никак не пришить вашей жене на юбку? Или, может быть, вы их ругаете вместе и сразу за полное равнодушие к положению трудящихся классов Швейцарии?

– Не делайте, потому что у радуг есть свои определенные занятия, выполняемые ими талантливо и честно. –

Но вот, в базарном почете «искусство для… искусства».

Николай Асеев с эстрады заявляет о своем авторстве на термин: «социальный заказ»(?!).

По последнему крику моды величает себя в «Мастерской стиха» Владимир Маяковский:

– Не жрец-творец, а мастер-исполнитель социального заказа. –

Но опять внезапно Маяковский открывает никому неизвестного Александра Сергеевича Пушкина.

На одном из своих наступлений он гонит современных стихоплетов учиться у Пушкина «классической мощи»:

И это разношерстное мировоззрение, звериное, сказывается и в отношениях Маяковского к Хлебникову.

Признавая его своим гениальным учителем, он, как «профессор», издевался над его творчеством:

– Хлебников – не поэт для потребителей. Его нельзя читать. Хлебников – поэт для производителя.

– У Хлебникова нет поэм. Законченность его напечатанных вещей – фикция. Видимость законченности чаще всего дело рук его друзей. Мы выбирали из вороха бросаемых им черновиков кажущиеся нам наиболее ценными и сдавали в печать. Нередко хвост одного наброска приклеивался к посторонней голове, вызывая веселое недоумение Хлебникова. –

– …я добрыми глазами смотрел на друга, когда он читал: «Я тебя раскрою отсюда до Аляски». –

Эта кротость и чудесная ирония: «Вова! дай пожму твое копытце» – сменились у Хлебникова грустью и гневом:

II.

Творчество Хлебникова вне закона.

Его растаскали, как добычу.

«Леф» изувечил «Уструг Разина» и «Ладомира».

Обе поэмы с выбросками и в переделке.

Друзья-ли? Хлебникова забрасывают его отвратительными воспоминаниями.

Они злее брани Крученыха.

А ведь этот «футуристический иезуит слова»^[1] в 1919 г. напечатал в тифлисской газете «41°» о Велемире Хлебникове статью с смрадным заголовком: «Азеф Иуда-Хлебников».

У Хлебникова стая воспоминателей.

Кроме объявившихся воспоминателей, существуют воспоминатели-кандидаты.

Николай Асеев объявил только название своих воспоминаний.

Название с пристрастием: «Черты из биографии неизвестного». В скобках: О Викторе Хлебникове.

Колумбовский тон о гениальном поэте, «написавшем столько песен, что их хватит на мост до серебряного месяца».

О Николае Асееве…

Но до этого отступление.

Московская критика выродилась в «науку».

«Формальный метод» стал фиговым листочком.

Под сень его стекаются и Жицы и «30-дневные» эрудиты.

Клок глупости:

– Владимир Маяковский – из поэтов революционной интеллигенции, пересоздав в первый период своей литературной деятельности весь строй русского стиха, сейчас находит в себе силы для изображения коллективных переживаний рабочего класса. –

Такие же сладости поет Маяковскому и Винокур.

Маяковский, а не Хлебников, – создатель русского футуризма.

Это критическое опьянение доползает до изумительной наглости:

– Не только внешняя судьба Хлебникова – вечная нужда, вечное непонимание, улюлюкание образованной (?) толпы, странные психические предрасположения – повинны в том, что из человека, наделенного несомненными признаками поэтической гениальности, в конечном итоге будем честны хотя бы перед памятью поэта, – ничего не вышло. –

В легкость мысли Винокура вынарядился и Виктор Шкловский:

Хлебников

– писатель для писателей. Он Ломоносов сегодняшней русской литературы.

Читатель его не может знать.

Читатель, может быть, его никогда не услышит. –

Нет, услышит!

Не вечно дано забивать уши бранью дубинок.

Я знаю этих бойцов за истинную литературу.

Косноязычные, они хотят породниться со мною:

– Заикаясь не то от волнения, не то от недостатка мыслей, вождь оригиналистов сообщил, что Маяковский ничтожен, а он, Альвэк, велик, в доказательство чего зачитал свои стихи. На 10 минут мы утонули в этих отрывках, которые даже не были смешными, – единственное, за что можно было бы простить эту бездарную галиматью. –

Так отборно безобразничает один из них^[2]) за мое шумное выступление на вечере «Нового Лефа».

Конец отступлению.

III. Николай Асеев.

В 1914 г. о Николае Асееве первый журнал русских футуристов:

– Может быть, у г. Асеева много скрытых талантов, но совершенно ясно, что к поэзии они не имеют ни малейшего отношения.