- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (164) »
Кто будет тосковать по тебе тогда?
Кто будет бежать от тебя по мосту желания, Только чтобы вернуться обратно?
Яаков Тлатштейн, 1946
Глава первая Народ утраченной книги
Когда услышал царь слова Книги закона, то разодрал одежды свои.
4 Цар. 22:11
Наша история начинается в первом десятилетии XIX в., когда евреи Центральной и Восточной Европы были народом сказочников. Мужчины трижды в день ходили на молитву; между дневной и вечерней молитвой они обменивались двумя-тремя рассказами. По субботам и праздникам они приходили в дом учения или в синагогу послушать магида, странствующего проповедника, вплетавшего сказки в длинные монотонные проповеди. Мальчики всего говорившего на идише мира учились по одному классическому плану, изучая Сказку Сказок, то есть Библию с комментариями Раши XI в. Их ребе, или учитель, переводил священные тексты на хумеш-тайч, особый идиш, служивший только для этих целей, и объяснял темные места историями, почерпнутыми из агады, древнего раввинистического повествования. «Истории его были поистине бесконечны», — вспоминал юноша о своем в других случаях строгом и молчаливом ребе:
Истории о мертвых душах, которые каждую ночь приходят молиться в холодную синагогу; истории о воскресших душах или скитающихся духах, блуждающих в поисках вечного отдохновения из-за того, что лгали матерям... У него были истории о демонах и чертях, подкарауливавших грешника, чтобы пожрать его душу; историй о Самаэле и Лилит, которые завладеют душами злодеев после смерти, и тому подобное. Он описывал нам муки ада, как будто видел их своими глазами. Волосы у нас вставали дыбом, мы содрогались, рты наши раскрывались от восторга, и мы требовали еще.
Когда мальчики дорастали до более серьезного изучения Талмуда, они открывали для себя сокровищницу легенд о великих мудрецах. Дома и на базаре женщины создавали свой репертуар историй из жизни и из моралистических трактатов. Существовали и сборники сказок на идише, хотя их не одобряли мужчины и маскилим, поборники Гаскалы (Просвещения). И в тот момент, когда казалось, что ветры перемен, дующие с запада, вот-вот превратят эти народные массы в философов, банкиров и хозяек салонов, оппозиционное движение, именуемое хасидизмом, ворвалось с востока и вдохнуло новую жизнь в священные песнопения и истории. Из хасидского движения вышел первый великий идишский сказочник, рабби Нахман из Брацлава1.
А в условном конце этой истории, в последнее десятилетие XX в., от этой народной культуры остались идишские театральные мелодии без слов, несколько вульгаризмов в родном языке, религия, лишенная своих сказок и суеверий, и вновь изобретенный фольклор, который пытается занять место настоящего. В раввинской школе, где я преподаю (и где впервые возникла идея
И
этой книги), студентов обучают гомилетическому искусству. Их учат сочинять концептуальную проповедь (по протестантской модели), то есть нацеленную на то, чтобы порвать с анекдотическим стилем, которым пользовались проповедники Старого Света. Кажется, что эти усилия бесплодны, ведь американские евреи в третьем- четвертом поколении не сохранили памяти о песнях, или историях, или о чем-то еще, что передавалось изустно их предками-иммигрантами.
Конечно, страстное стремление к модернизму от начала одного столетия до конца следующего одновременно сопровождалось открытым сопротивлением. В хасидских районах по всему миру — от Антверпена до Бруклина и иерусалимского квартала Меа-Шеарим — дети все еще изучают Тору на идише, их отцы наслаждаются хорошей проповедью магида, а невест развлекает свадебный шут бадхен. Это пылкое возрождение народной религиозности рассчитано на то, чтобы повернуть время вспять и благодаря многовековой изоляции придать популярность традициям набожных европейских евреев2.
Но моя история рассказывает не о ритуалах и церемониях. Вместо этого я приглашаю читателя на свадьбу к моим друзьям, еврейской паре, которые в свои тридцать лет более традиционны, чем их родители, родившиеся в Америке. Мои друзья возродили некоторые свадебные обычаи, о которых их родители никогда не знали, разве что видели что-то подобное на сцене идишского театра: церемония бадекнс, когда жених покрывает волосы невесты фатой; предсвадебный muui (стол), на котором ученая речь жениха о Торе постоянно
прерывается песнями. Программу мероприятия даже распространили заранее, чтобы гости понимали, что происходит. Это тоже хорошо, ведь с ортодоксальной точки зрения не все традиции, соблюденные на этой свадьбе, вполне кошерны.
Во-первых, невеста говорит речи за отдельным женским столом — нововведение, возможное только в Америке, где женщины, получившие еврейское образование, победили в борьбе за равноправие. Во-вторых, под свадебным балдахином надевают не одно кольцо, а два, а традиционную формулу заключения брака произносят и жених, и невеста, в соответствии с принципом равноправия полов, который (как выяснилось в результате длительного исследования) признает Талмуд.
Еще меньше скромности в празднестве, которое следует за церемонией. Здесь оркестр, состоящий исключительно из молодых мужчин, исполняет десятки свадебных песнопений на библейские стихи. Молодежь и старики танцуют свой вариант хоры, нечто похожее на шер (парный танец) и самый веселый кейцад меракдим («Как танцуют [перед невестой]»). Хотя мужчины и женщины танцуют вместе — в нарушение традиционной ортодоксальной практики, — кажется, только женщины знают фигуры израильского народного танца.
В сторонке стоит Алина, женщина в будничной одежде. Она вовсе не брошенная обманщиком- женихом жена, как, несомненно, было бы в идиш- ской мелодраме. Жизнь еще причудливее выдумки, Алина — полька и католичка, она антрополог и специализируется на этнографии восточноевропейских евреев. Алина много знает о еврейских свадебных обычаях — частично ее знания почерпнуты из бесед со старыми поляками, которые помнят довоенные хасидские свадьбы, — и ее поражает новизна происходящего. Она понимает, что персональное обращение раввина к жениху и невесте, которые стоят перед ним под свадебным балдахином, — это протестантское влияние; в римско-католической и ортодоксальной еврейской практике основные ритуалы никогда не искажаются. Кроме того, она отмечает, что порыв реконструкции традиций, владеющий женихом и невестой, не дошел до того, чтобы нанять бад- хена, шута,
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (164) »