class="book"> 2.4.23. Когда мы говорим с усилием, хорошо видно напряжение этих групп мышц, но после рассечения трахеи они также напрягаются для порождения звука, хотя и тщетно.

2.4.24. Животное производит только хрип, отличающийся от нормального выдоха тем, что воздух выходит с шумом и высокой скоростью.

2.4.25. Таким образом, те, кто полагает, что речь исходит из сердца, ошибаются дважды: во-первых, они исходят из положения части тела, во-вторых, даже это они делают не должным образом.

2.4.26. Когда живое существо намеревается издать звук, мышцы груди и эпигастральной области напрягаются, в то время как сердце остается спокойным. Однако дыхательное движение не принимает форму речи, пока не достигает гортани: это показано нами в трактате «О речи».

2.4.27. Выдох образует речь лишь тогда, когда выдыхаемый воздух соприкасается с хрящами гортани, как с некими плектрами.

Часть текста первой книги (фрг. 1.7.4–1.7.55) посвящена анатомии сосудов, о которой и Платон, и Гиппократ^[16] имели весьма приблизительное представление, описывая их с помощью образных сравнений. Более того, в текстах «Корпуса Гиппократа» вообще не определяется разница между венами и артериями — все они именуются φλέβες. Первым их начинает различать Праксагор, а систематическое изучение анатомии (в том числе и сосудистой системы) начинается в Ликее в рамках сравнительной анатомии Аристотеля^[17]. Восьмая и девятая части первой книги также посвящены результатам анатомических вскрытий: в них детально разбирается устройство нервов и сухожилий^[18]. Гален демонстрирует преемственность своей методологии по отношению к взглядам Аристотеля, а исследовательской практики — к деятельности Герофила. Вместе с тем Аристотель в первой книге трактата — оппонент Галена:

1.8.3. Поэтому то, что Аристотель написал в третьей книге сочинения «О частях животных», недостойно его самого. Приведу его рассуждение полностью: «Сердце имеет большое количество нервов, и это вполне естественно, ибо от него исходят движения; производятся же они путем натяжения и ослабления, следовательно, необходимы соответственное устройство и сила».

…

1.8.15. Если же это так, то надлежит тебе, почтеннейший Аристотель, определять нерв не по его внешней форме, как это делает большинство, не имеющее навыка в научных рассуждениях, но по деятельности и функции.

Аристотель считал, что источник разумного управления произвольными функциями организма находится не в головном мозге, а в сердце. Он отвергал идею Платона о расположении разумной части души в мозге, спекулятивно наделяя сердце функцией источника нервов. Помещение разумной части души в сердце — это главное заблуждение Аристотеля, значимое с точки зрения реконструкции истории медицины. Это обстоятельство тем более удивительно, если вспомнить, что у Аристотеля в Ликее был обширный опыт системных обобщений результатов анатомических вскрытий животных. Несмотря на это, Стагирит продолжал настаивать на локализации разумной части души в сердце.

В первой книге Гален проясняет свое отношение к основателю Ликея:

1.10.2. Что же имел в виду Аристотель, говоря, что «сердце имеет большое количество нервов»? Ведь сей муж — не любитель лжи и не настолько несведущ в анатомии, чтобы, подобно Хрисиппу и его сторонникам, следовать чужим заблуждениям.

Он пытается воспроизвести рассуждения своего великого предшественника:

1.10.7. Мне кажется, что Аристотель справедливо опирался на два основных положения: во-первых, что для осуществления произвольных движений нужна значительная сила, и, во-вторых, что головной мозг такой силой обладать не может.

Однако к ним он добавил третье, основанное на чувственном восприятии, а именно на том, что в сердце наблюдается большое количество связок, похожих на нервы. При этом он не счел нужным прибегнуть к вскрытиям отдельных частей тела и показать, как же, в таком случае, нерв, исходящий от сердца, доходит до каждой из частей, но сделал такое заявление в приведенном мной пассаже, как будто это непосредственно следует из наблюдаемых явлений.

Далее Гален делает следующий вывод:

1.10.9. Мне кажется, что Аристотель допустил ту же самую ошибку, установив две истинные посылки и предложив третью — правдоподобную, но неверную.

Ранее я описал методологическую ловушку, в которой оказался Аристотель: с одной стороны, результат опыта (т. е. данные анатомии должны определять теорию), а с другой — неприятие концепции души, предложенной Платоном, что в конечном счете вынудило его игнорировать данные, полученные опытным путем^[19]. Гален указывает на очевидные ошибки Аристотеля, но связывает их с недостатком реальных наблюдений^[20].

В советский и постсоветский периоды в отечественных историко-медицинских исследованиях за Галеном закрепилась характеристика «основателя описательной анатомии» (в отличие от А. Везалия, который был назван основателем «научной анатомии», и Герофила, который рассматривался как «основатель анатомической науки»^[21]). Суть научной революции в медицине была определена как «опровержение галенизма»^[22]. Гален рассматривался как сторонник умозрительных теорий, отвергнутых новой, экспериментальной наукой XVII–XIX вв. Однако первые пять книг трактата «Об учениях Гиппократа и Платона» свидетельствуют об ином. В ряде фрагментов публикуемого нами трактата Гален, на мой взгляд, описывает экспериментальную практику:

2.4.20. Если ты рассечешь трахею ниже гортани, то больше не будешь слышать издаваемых живым существом звуков, хотя и будешь видеть, что дышит оно по-прежнему беспрепятственно. Если же на месте животного будет раненый человек, можно попросить его что-либо сказать.

2.4.21. Он попытается, но ты ничего не услышишь, кроме звука, выходящего с шипением воздуха, который мы называем хрипом. Когда же он будет дышать молча, то при выдохе из горла будет выходить воздух, но дыхание будет свободным и бесшумным.

2.4.22. Ты также увидишь, что, когда живое существо с такой травмой пытается издать звук, у него сильно напрягаются грудные мышцы и мышцы эпигастрия.

Зарубежная историография трактата Галена «Об учениях Гиппократа и Платона» весьма обширна, но в ней есть общий недостаток: не предлагается целостной трактовки текста и нет оценки его качественного значения для истории медицины. Для иллюстрации этого утверждения приведу несколько конкретных примеров. Выдающийся современный исследователь античной философии и медицины Р.Дж.