Николай Селиверстович Акулов, Николай Николаевич Гребнев Несметное богатство

Николай Селиверстович Акулов Волжские зори

Чайка зимой

В тот год зима выдалась на редкость бесснежной, теплой, особенно ее первая половина, и я побывал на рыбалке. На реке Меше за Сокурами. На трофеи грех было жаловаться: худо-бедно, но каждый из рыбаков поймал на добрую уху. Ловились здесь красноперые окуньки, серебристые сорожки, колючие ерши, небольшие густерки. Конечно, на одном месте рыбаки не сидели, искали рыбу; Тем более, что река не везде еще замерзла.

Низко над водой пронеслась птица, блеснула на короткое время белым оперением и исчезла. Через несколько минут появилась снова. Я удивился: вроде бы чайка. Еще раз пригляделся: да, самая обыкновенная чайка. Выходит, осталась на зимовку, не улетела со своими сородичами в теплые края и вот сейчас носится над водой в поисках добычи.

Мне не раз приходилось встречать зимующих грачей, дроздов-рябинников, видел в незамерзающих полыньях и уток, а вот чаек встречаю в середине зимы впервые. Значит, и чайки иногда остаются на зимовку.

Несолоно хлебавши

Однажды я шел окраиной города. День был по-весеннему теплый. Лениво падали на землю редкие снежинки и тут же таяли. На тротуарах поблескивала вода-снежница. Дышалось легко, и я не торопился.

Впереди, посреди улицы, копошилась стайка воробьев. Вдруг неожиданно появилась серая ворона. Она прямо с лета спикировала на воробьев. Те шарахнулись в сторону. Но было поздно — один, менее проворный воробышек, оказался в клюве нахальной птицы.

Однако то ли ворона слабо держала его, то ли он уже пришел в себя, выскользнул из крепкого клюва и пустился наутек. Изрядно помятый и взъерошенный, он уже не летел, а неровными скачками и как-то боком удалялся в сторону от дороги.

Ворона не хотела упускать лакомой добычи. В несколько взмахов крыла она догнала свою жертву. Послышался слабый писк — и бедняга снова оказался в клюве.

Ошеломленный такой дерзостью вороны, я с криком бросился на помощь воробью.

Ворона выпустила его, но улетать не торопилась. Села метрах в двадцати и уставилась на то место, где неподвижным комочком лежал воробей. Спустя минуту-две тот встрепенулся, медленно поскакал к забору и там затих.

Я замахал на ворону-хищницу руками. Она нехотя поднялась с дороги и улетела восвояси не солоно хлебавши.

Мать-и-мачеха

Весна постепенно набирала силу. Солнце с каждым днем пригревало все ласковее, посылая на землю все больше тепла. Голубело небо. На оттаявших пригорках, на южных склонах канав, вдоль дорог расцветают на коротких, зеленовато-серых стеблях желтые корзиночки цветов, похожих на одуванчик, только поменьше размером. Это мать-и-мачеха, весеннее растение.

Оно необычно: имеет длинное ветвящееся корневище, стебли цветка покрыты мелкими чешуйчатыми листочками. Когда отцветает, вырастают широкие зубчатые листья. Верхняя сторона их ярко-зеленая, блестящая, на ощупь холодная. Это «мачеха». Нижняя — белая, густо опушенная, теплая и мягкая. Это «мать». Растение лекарственное.

Но как верно дали ему название в народе! Точнее, пожалуй, не скажешь. И каждый раз, когда только-только сойдет снег и зазолотятся шапочки мать-и-мачехи, невольно остановишься полюбоваться первыми нежными цветами: «Ишь, выскочили, точно солнышки!»

Как обманулась норка

От камского берега до озера Казак — подать рукой, не более километра. Озеро это продолговатое, километра на три в длину, а шириной до двухсот метров. По обоим берегам его раскинулись густые кустарники, кое-где тянутся ввысь молодые тополя и вязы, да у самой воды желтеет камыш.

В первый же день приезда сюда, немного отдохнув с дороги, мы, трое казанских охотников, отправились на вечернюю «сидку». На плоскодонке переправились на противоположный берег озера. Вначале осмотрелись, выбрали подходящее место, затем каждый соорудил себе из сухого камыша и веток скрадок с отверстиями для стрельбы. Двое из нас метрах в двадцати от скрадков расставили деревянные чучела различных уток, а третий наш товарищ высадил на воду и подсадную утку.

Пролетной дичи в это время было еще очень мало, и ни один шальной селезень за весь вечер так и не подсел к чучелам.

К вечеру подул порывистый северный ветер. Высокое небо скрылось за пеленой облаков, свет сразу потускнел. Задолго до темноты не стало слышно голосов певчих птиц. Становилось все холоднее и холоднее, быстро надвигались сумерки. Все предвещало резкое изменение погоды.

Действительно, на другой день рано поутру, еще до восхода солнца, подойдя к озеру, мы были крайне удивлены: все озеро покрылось блестящей корочкой льда. Все оно светилось и отливало синевой.

Забравшись в скрадки и поеживаясь от холода, мы стали терпеливо ждать, когда поднимется весеннее солнце и своими теплыми лучами растопит образовавшуюся тонкую ледяную корочку. Наши чучела, оставленные в озере с вечера, неподвижно замерли в ледяной глади.

Едва взошло солнце, как на искрящейся поверхности молодого льда появился темный комочек.

Наблюдая за ним из своего скрадка, я разглядел, что это был небольшой темно-коричневый зверек с длинным, гибким телом. Зверек этот легкими, грациозными прыжками направлялся к моим деревянным чучелам. Вот до них осталось двадцать, десять, три и, наконец, один метр.

Я, затаив дыхание, ждал, что же произойдет дальше. И не поверил своим глазам: зверек с ходу ухватил одно из деревянных чучел за шею зубами и поволок от берега. Мои дальнейшие наблюдения неожиданно прервал выстрел соседа. Зверек молниеносно бросил деревяшку-чучело и исчез с поверхности льда.

Ошибиться было невозможно — зверек был норкой, которая ведет полуводный образ жизни. Крепко все-таки обманулся этот хищник, приняв обыкновенную деревяшку за живую утку.

На тяге

Лес поредел, впереди открылась поляна. Посредине ее виднелось несколько старых обомшелых пней, толстая поваленная осина. По краям росли молодые березки, клены, виднелись крепкие дубки. Вдоль поляны проходила малозаметная дорога, кое-где на ней еще лежал снег.

— Ну вот и пришли, — сказал мне