очень вспыльчивы. Мама не терпит критику. И при малейшем намеке на нее, мама тут же взрывается. Но сейчас все иначе… Мы учимся говорить. И слушать. И прощать.

Вчера я сказала своей маме, что она была плохой матерью. Вот так прямо и сказала — «Ты была плохой матерью»…

Удивительно, как много всего мы выносим из детства, и потом тащим это тяжелым мешком через всю жизнь. Сначала я призналась психологу, а потом вот и маме, что до какого-то возраста думала, что я приемная. Мне, наверное, было лет 6–7. И вот такие мысли блуждали в моей голове: «Раз они не любят своего ребёнка, значит он чужой? Приёмный? Наверное, так и есть…» Потом я стала сомневаться в этом — зачем же им этот приемный ребёнок, ведь он им не нужен? Так я в итоге приняла тот факт, что моя мама действительно меня родила. Просто я не очень любимый, и как будто не очень нужный ребёнок. Совсем раннее детство всплывает в памяти тяжелыми, горькими воспоминаниями обиды и страха.

Я не любила бывать в детском саду. То ли мы переезжали часто, то ли по другим причинам, но я часто меняла детские сады. И, почему-то, попадала в группы, где дети были старше.

Это были уже сформировавшиеся детские коллективы со своими лидерами, зависимыми подчиненными, как сейчас бы сказали, «шестерками», и отверженными. Если хотел «жить спокойно», то необходимо было выполнять приказы вожака, как сейчас помню, дочери главной воспитательницы, избалованной и подлой девочки, такой же как ее мать. Мама этой девочки могла раздеть ребенка догола и поставить перед всей группой, в наказание за непослушание. Дети смеялись, показывая пальцем на этого бедолагу. Со временем некоторые дети начали страдать психосоматическми недугами, у кого-то проявился вдруг энурез или экзема, помню один мальчик начал заикаться.

Но вместо того, чтобы помочь ребенку, обсудив с его родителями проблему, и предложив помощь врачей или детских психологов, эта воспитательница, увидев мокрое пятно, могла выволочь ребенка из кровати и заставить его стирать намоченную простынь, при этом оскорбляя его перед всей группой. И она и ее дочь, кажется получали явное удовольствие от унижения тех, кто слабее. Настоящая детская «дедовщина». Откажешься делать то, что приказывают, станешь центром насмешек и унижений — пятилетняя садистка шла к своей матери и жаловалась на этого ребенка, рассказывала о нем откровенную неправду. Мать безоговорочно верила своей дочери. И тогда этого ребенка ждало очередное унизительное наказание. Так постепенно эти двое ломали волю и характер маленьких людей еще в возрасте 4–5 лет. Помню, первое разочарование, когда единственная девочка в саду, тихая и податливая, с которой я хоть немного общалась, в итоге тоже отвернулась от меня под этим давлением.

Когда я стала постарше, меня перевели в другой детский сад. Там было намного лучше. Там были очень хорошие воспитатели. Они явно любили детей и мне нравилось проводить с ними время. Я была очень самостоятельным ребенком: сама просыпалась, сама собиралась, и сама шла в детский сад. Но вот заплетаться толком я еще не умела. И я хорошо помню одну девушку-воспитателя, которая каждый день заплетала мне красивые косы. Такие нежные, добрые руки, такая хорошая энергия.

В следующем детском саду я помню была одна девочка. Очень странная девочка. Помню, как она заставляла меня раздеваться в туалете. Но и об этом я не могла рассказать родителям. Потому что знала, что они все равно не поверят и вместо поддержки я получу осуждение.

Детство запомнилось мне каким-то почти животным, неосознанным страхом за свою жизнь. Несколько раз я, к сожалению, встречала больных психически мужчин, которые, так сказать… испытывали не здоровое влечение к маленьким детям. Один из таких случаев произошёл, когда мне было лет 6. И это происходило в метре от моих родителей. Меня посадил к себе на колени старый извращенец, накрыл одеялом, а под этим одеялом, на глазах у родителей, в этот же момент разговаривая с ними, делал то, что хотел. И я так боялась родителям что-то сказать. Помню, я как будто окаменела. Было очень больно и страшно. Но я молчала.

А потом, вспоминая этот кошмар, мне иногда казалось, что они все видели и даже понимали, что происходит, просто, как всегда, их больше волновало «А что о нас подумают?!» Я рассказала об этом случае спустя 20 лет. Но родители мне не поверили…

В нашей семье никогда никто никого не обнимал, никогда не говорили слов «я люблю тебя». Мама часто кричала на меня, и даже могла ударить. При том, что я была отличница. До сих пор помню этот безумный взгляд и перекошенное от злости и ненависти лицо моей мамы, когда она бросалась, чтобы ударить меня. Почти всегда на помощь мне успевал папа, держал ее, а я видела эту злость в ее глазах…

Характер у меня был сложный. Упрямый, да. Наверное, маме было не легко со мной. Возможно, она боялась за меня, поэтому, когда я стала старше, мама тайком читала мои личные дневники. Нельзя было ходить в гости. И приглашать в гости друзей тоже было нельзя. Гулять? — Только когда сделаны все уроки и выполнены все домашние обязанности. Чтобы погулять раз в неделю на выходных, нужно было трудиться всю неделю.

Когда отменили школьную форму, стало сложнее, потому что носить было нечего. Несколько лет подряд я ходила в одном и том же. Рукава блузки уже стали так коротки, и чтобы этого не было видно, я надевала сверху старый джемпер. А потом научилась шить, сшила себе юбку и носила ее с папиным свитером. И так весь учебный год я ходила в том, что сшила сама или нашла в старом шкафу.

На день рождения мне обычно дарили ботинки. Так как день рождения мой в конце осени, то раз в год мне покупали осенние или зимние ботинки, совмещая приятное с полезным — вот и подарок на День рождения. Праздников на День рождения мне не устраивали. Торт, свечи, шарики, подарки… — ничего этого не было. Когда я была еще маленькой, то в день моего рождения обычно устраивали застолье для взрослых. Они выпивали, ели, это был просто повод для них собраться и отметить.

Вспоминая свои школьные будни, всплывает в памяти, что это был постоянный стресс. Ожидание пятерок в дневнике и осуждающий взгляд, если там больше четверок. А уж о тройках и речи быть не могло.

Не дай бог, я заболею! Мама лечила меня самыми жесткими и болезненными методами — то ноги в кипяток заставит засунуть, то дышать над кастрюлей с горячей жижей, то горло намажет жутким люголем — смесь йода и спирта. Да так, что после этого действительно начинает болеть горло и становится невозможно глотать. Мне даже иногда казалось, что она испытывает удовольствие от этого «лечения». Ну а пока нет температуры 37.6,