воочию встречаться со старухой побаивалась. Что она скажет ей: «Мне жаль, что у вас умер муж, но не могли бы вы выключить распылители?» Может, будет лучше позвонить ей по телефону ... либо дождаться, когда Сонни будет дома, рассуждала она, отступив от забора и погрузившись по щиколотки в грязь.

***

Когда зазвонил дверной звонок, Мьюриэл сидела, бессмысленно уставившись на обложку старого журнала «Нэшнл-Джиографик», лежащего под слоем пыли на журнальном столике. На фото обложки виднелись бежево-желтые пески некой далекой пустыни, аж до самого горизонта изрезанной гофрами, намытыми, вероятно, волнами какого-то необитаемого моря. Монти мёртв и погребён. Есть ей что-то не хотелось. Как и спать. Открытки с соболезнованиями лежали не открытыми на столе в кухне, где постоянно льющаяся из смесителя вода переполняла мойку и текла на пол с той же неотвратимостью, с какой должно следовать наказание за преступлением. Временами, рано утром или поздно вечером, когда в доме наступала тишина, она научилась даже различать на слух отдельные сантехнические приборы, ведь у каждого из них был свой собственный звук и ритм по мере того, как они капали или текли в дальних углах дома. В эти неурочные часы она научилась отличать нежное журчание унитаза гостевой ванной от мелодичного звука слива из ванны, через гребень фаянсовой дамбы которой падал каскад воды, и от звука бурного ручья в коридоре, мини Ниагарой бьющего в щели вентиляционных решеток пола ... научилась различать звучание капели из хозяйской спальни от удаленного шипения душа и от постоянного ласкового шуршания распылителей на садовой лужайке.

Но тут она услышала звук дверного звонка.

Стиснув зубы от острой боли голеней и мучительной хронической ломоты ступней, она с трудом поднялась с кресла и заковыляла к двери. Половой ковролин почернел от воды и набух как губка, о чём где-то в глубине своего сознания она сожалела, хотя большая часть сточных вод всё же уходила в решетки воздуховодов подпольной системы отопления и зазоры по углам комнат, где Монти неверно выполнил прилегание плинтусов. Она слышала журчание откуда-то из под дома и на ходу вообразила себе темные неподвижные воды какой-то тенистой лагуны, в которой застрял получивший пробоину корабль-дом и пытается балансировать на зыбкой водной поверхности. Дверной звонок прозудел ещё раз. – Да ладно, ладно – пробурчала она, – иду уже.

Перед дверью стояла девица с черными кругами вокруг глаз. Она показалась ей смутно знакомой и на какой-то миг Мьюриэл чуть было даже не решила, что узнала её из телепрограммы про одну уличную шлюху, которая отважилась на убийство своего сутенера, после чего освободила от него всех этих районных в-кожу-ряженных фингал-под-глазом-ных шалав, но как только та заговорила, Мьюриэл поняла, что обозналась. – Здрасьте, – сказала девица и Мьюриэл заметила, что её кроссовки черны от грязи. – Я – ваша соседка, ... Мег Тервиллиджер, помните?

Мьюриэл молчала, прислушиваясь к шуму, доносящемуся от умывальника ванной, а Мег бросила взгляд на свои грязные кроссовки, – Я, э ... лишь хотела сказать вам, что нам, э ... то есть нам с Сонни, ... ну, это муж мой, ага? ... В общем мы очень соболезнуем вашему горю и всё такое, но мне интересно, знаете ли вы, что у вас на заднем дворе включены распылители?

Мьюриэл попыталась улыбнуться – ведь вроде бы улыбка точно не была бы неуместной в подобной ситуации? – но смогла лишь приподнять над зубами верхнюю губу, соорудив что-то вроде тика или гримасы.

Тут, кинув взгляд на ковролин и промокшие тапки соседки, Мег изменилась в лице. Она выглядела растерянной, а может, даже чуть напуганной, но всё же ... молодой, такой молодой. Когда-то у Мьюриэл уже была молодая подружка – студентка коммунального колледжа, которая бывала у них дома ещё до того, как заболел Монти. У этой девицы был диктофон и она задавала им вопросы об их детстве, тех давних временах, когда в долине Сан-Фернандо ещё были грунтовые дороги и апельсиновые рощи. Студентка говорила, что запись таких интервью называется устной историей.

– Ничего страшного, – ответила Мьюриэл, пытаясь обнадёжить соседку.

– Я просто хотела ... если у вас проблема с сантехникой, – сказала Мег, на шаг отступив от двери, – то мой Сонни... – оступившись и не успев закончить мысль, она поджала голову и сбежала вниз по ступенькам, но, оказавшись на фасадной дорожке, быстро обернулась. – Я хочу сказать, что вам реально надо позаботиться о ваших распылителях, – выпалила она, – а то у меня весь дом насквозь промок, мой солярий и всё такое...

– Ничего страшного, – снова повторила старуха, а как только девушка ушла, захлопнула дверь.

– Она рехнулась. Серьёзно. В смысле, поехала крышей, – жаловалась Мег, обжаривая на сковородке ломтики мяса лисьей акулы вместе с зелеными стручками горького перца, красными стручками сладкого перца, луком и кориандром. Сонни, который в свои двадцать восемь был настолько заморочен своим бизнесом риэлтора недвижимости, что мог себе позволить заглянуть в утреннюю газету только после возвращения домой поздно вечером, развалился в уголке для завтрака со стаканом водки с тоником, уткнувшись в спортивный раздел газеты. На его голове красовалась модная причёска, которая когда-то, кажется, называлась «взлётная полоса», хотя его волосам цвета «белый-блонд» не хватало уже нужной густоты, а его открытое импонирующее лицо с задорной миной начало подавать признаки износа в виде морщинок вокруг глаз – дань нервным годам условного хранения клиентских бумаг. Тиффани находилась в своей комнате, тихонько играя двумя пятнадцатисантиметровыми куклами стоимостью по шестьдесят пять долларов каждая.

– Кто? – нехотя пробормотал Сонни, бездумно теребя золотую цепочку, висящую на его шее.

– Мьюриэл. Наша пожилая соседка. Ты хоть слово услыхал из того, что я тебе сказала? – гневно щёлкнув запястьем, Мег убавила жар под сковородой и с грохотом захлопнула на ней крышку. – Пол в солярии весь затоплен к чёртовой матери, – причитала она, барражируя по кухне босыми ногами, пока наконец не успокоившись, застыла над ним. – Ковролин испорчен. Почти. А во дворе ...

Сонни швырнул газету на стол, – Ладно! Ты дашь мне хоть минуту покоя, а?

Она соорудила на лице умоляющую мину, которая состояла из надутых губок, растрепанных волос и таких неотвратимых глаз и которая всегда оказывала на него нужное влияние. – Это займёт всего одну минутку, – проворковала она, – Я лишь прошу тебя заглянуть на задний двор.

Взяв мужа