Выйдя же во двор, она аж взвизгнула от отвращения – все дождевые черви её лужайки повылазили на белый свет, чтобы повыздыхать на её пороге. А сама лужайка была теперь не просто слякотной, она напрочь погрузилась в густую и грязную, как болото, жижу. – О Господи! – проканючил Сонни, увидев, как его туфли-броуги тонут в трясине, после чего попрыгал через лужайку к начавшему уже валиться соседскому забору – один его столб покосился как пьяный, а штакетины выпучились. – Ты только погляди на это, – крикнул он через плечо жене, застрявшей у двери солярия в приступе брезгливости к червям, – Забор валится к чёрту!
Сонни, даже невзирая на поток воды затекающей ему в туфли, на минуту застыл на месте с выражением недоумения на лице. Это состояние мужа ей было знакомо. Оно овладевало его лицом в моменты чрезвычайных ситуаций, как, например, было, когда он раскрыл некий телефонный счет и был огорошен, обнаружив в нём странные двадцати-долларовые звонки в город Биллингз, штат Монтана и город Гринлиф, штат Миссисипи, или когда один его клиент, покупатель, позвонив ему в самый день закрытия сделки, сообщил, что он оскорбил продавца, и, мол, не мог бы Сонни занять ему пятьсот долларов на внесение залога. Подобные эксцессы неизменно заставали его врасплох. Каждый новый случай, когда обитатели этого высокоразвитого и благоустроенного (чем его так умилял) мирка всячески досаждали ему симптомами своих наследственных недугов типа нерадивости, непрактичности и непредприимчивости, ввергал его в шок с новой силой. Мег видела, как на его лице выражение растерянного недоумения уступает место гримасе оскорблённой ярости. Она последовала за ним через весь дом, затем по тротуару – во двор соседки, где он, подлетев к её парадной двери, стал дубасить по ней в стиле гестапо.
Ответа не последовало.
– Сучье отродье! – чертыхнулся он, оглянувшись на жену через плечо так, словно это она была в чём-то виновата. Им было слышно, как внутри звучит трагичная опера льющейся воды – капание и журчание, шипение и шуршание. Снова повернувшись к двери, Сонни стал молотить по ней кулаком с такой силой, что Мег готова была поклясться, что видела, как проседали филёнки.
Столь безудержная ярость пугала её. Конечно, им подкинули проблем и ей было приятно, что он пытается решить их, но стоит ли ему так буйствовать, стоит ли ему так выходить из себя? – Не надо выламывать ей дверь, – воскликнула она, завороженно наблюдая за мельканием его предплечья и молота-кулака, снующего вверх-вниз с дикой частотой. – Ладно, Сонни. Это же всего лишь вода, не бог весть что!
– Всего лишь? – гаркнул он, разворачиваясь к ней. – Ты же видела, что с забором ... не успеешь оглянуться, как и фундамент поедет на нас. Весь этот хренов дом ... – он не успел закончить фразу. По гримасе на лице жены он понял, что соседка открыла дверь.
Наряд на Мьюриэл был тот же, что и ранее, – выцветший голубой домашний халат и промокшие тапочки. Невысокая и пышнотелая, спереди столь пышная, что вроде вот-вот кувыркнётся, она прижалась к дверному косяку, буравя Сонни пытливым взглядом исподлобья окаменевшего лица. Мег видела, как Сонни, резко развернулся и подскочил к старухе, но тут, бросив взгляд на обстановку внутри дома, застыл как вкопанный. Оштукатуренные стены были сплошь замызганны, впитав влагу в длинные рваные полосы, которые разбежались от пола до самого потолка, а ручейки жижи кофейного цвета начали уже просачиваться сквозь порог, собираясь в лужицы у ног Сонни. Звук текущей воды был отчетливо слышен даже с того места, где стояла Мег. – Да? – спросила Мьюриэл увядающим в горле голосом. – Чем могу помочь?
Сонни потребовалась минута, чтобы прийти в себя. По выражению его глаз Мег видела, что происходящее просто не укладывается в его голове – как это возможно, пойти на добровольную порчу своего жилища – все водоразборные краны открыты на полную, полы покороблены, штукатурка испохаблена. – Вода, – выпалил он, – вы ... наш забор ... то есть, как вы смеете? Вы должны прекратить это ...
Старуха приосанилась, вцепившись в кушак своего халата с такой силой, что аж вздулись костяшки пальцев. Бросив взгляд сначала на Мег, по-прежнему застывшую в углу двора, повернулась к Сонни. – Вода? – спросила она. – Какая вода?
Молодой человек, стоящий у её двери, чем-то напомнил ей Монти. Может быть, нечто общее между ними было в форме глаз или в очертании ушей, а может, сходство было в стильной стрижке его укороченных бачков. Ей, и вправду, чуть не каждый молодой мужчина напоминал Монти. В смысле, того Монти, каким он был пятьдесят лет тому назад. Того Монти, который рычагом переключения передач своего форда Модел-А открыл ей мир, а не того брюзжащего, вздорного старикана, который обзывал её дубиной и балдой, отвешивая ей затрещины как собаке. Поэтому когда его хватил удар, она чуть ли не обрадовалась. Правда, в больнице, увидев его опутанного трубками, она смягчилась, забрала его домой, стала менять ему утку, заглядывать в пустые колодцы его глаз и кормить его детской смесью "Гербер" как младенца, которого у неё никогда не было, хотя понимала, что всё кончено. Пятьдесят лет. Никаких больше пьяных драк и сковородок о стену, никогда уже его бесплодная плоть не навалится на её. Отныне здесь верховодит она.
Следующим молодым мужчиной, напомнившим ей покойного мужа, оказался низкорослый, коренастый мексиканец. У него были тоненькие, будто бы нарисованные, усики и озорные глазёнки с рыжими веснушками на радужках. Его сходство с Монти было не столько во внешности, сколько в манере держаться – в том, как он пыжился, надувая грудь колесом. Ну и, конечно же, в униформе – Монти тоже носил её во время войны.
– Миссис Берджесс? – обратился к ней мексиканец.
Мьюриэл стояла у открытой двери. Лишь стемнело, отопление вырубилось, как если бы в небе висело какое-то термореле. Кроме того, она сидела в темноте, поскольку электричество у неё тоже пропало – видимо, что-то связанное с водопроводом и электропроводкой. В ответ на вопрос полисмена она молча кивнула головой.
– Мы получили