я не одобряю.

— Так случилось, что мне нравится моя водка, но спасибо за предложение. — я говорю уверенно и в своей стихии, хотя на самом деле его присутствие потрясает меня до костей.

Его невыносимо привлекательное присутствие.

Низ моего живота сокращается через короткие промежутки времени, и я готова поспорить, что это не из-за алкоголя.

— Значит ли это, что я должен конкурировать с твоим напитком?

В том, как он говорит, есть уникальное качество, немного веселое, немного кокетливое и такое напористое, что я слегка ненавижу его за это.

Почему некоторые так хорошо играют в социальные игры, в то время как другие, такие как я, едва могут вымолвить слово?

— Зачем тебе это?

— Как думаешь, зачем? За твоё внимание.

В конце его голос падает, как и мой желудок. Это ощущение настолько ново, что я не могу его понять.

Моя шея и щеки горят, а подвеска в виде бабочки ощущается на коже как лава.

— Ты хочешь моего внимания?

— Среди прочего.

— Например?

Он делает глоток напитка, но его напряженные глаза не отрываются от моих еще долго после того, как его кадык подпрыгивает вместе с глотком. Я не могу удержаться, чтобы не сглотнуть слюну, скопившуюся во рту, а затем сделать глоток. Либо алкоголь расшатывает мои нервы, либо со мной что-то не так, раз я не могу перестать пялиться на него.

На то, как он выглядит уверенным в своей шкуре, в отличие от меня, или на то, как он выполняет каждое действие с кипящим контролем, который я ощущаю, но не могу развидеть.

После того, как он заканчивает, незнакомый британец кладет локоть на стойку бара, что позволяет ему приблизиться. Так приблизиться, что я чувствую запах его одеколона. Смесь лайма, чистого белья и мужского мускуса. Он не резкий, но такой же убаюкивающий, как и его присутствие, заманивающее меня в ловушку своих стен.

Пространство между нами исчезает, когда он поворачивается боком, и его дыхание касается раковины моего уха. Требуется все возможное, чтобы не перейти в авиарежим, учитывая, насколько я в этом успешна.

Но не сегодня.

Сегодня все по-другому.

— Например, заставить тебя извиваться.

Шепот его слов заставляет меня задрожать.

Дрожь, которую я не могу подавить, несмотря на все попытки.

Я не знаю, откуда у меня хватает смелости спросить:

— И это все?

— Ох, я могу сделать гораздо больше. — он облизывает раковину моего уха, и я прикусываю язык, подавляя стон.

Черт. Словно я на афродизиаке. Одно прикосновение, и я таю. Одно прикосновение, и я извиваюсь и сжимаю бедра в поисках чего-то. Чего, я понятия не имею.

Из-за того, что я скрывалась всю свою жизнь, все кажется возвышенным и нереальным. Как будто я покинула свое собственное тело и существую в другой реальности.

Точно так же, как я планировала провести эту ночь.

— Сколько тебе лет?

Его вопрос чувственный, низкий и заставляет меня вновь задрожать.

— Двадцать три, — вру я, потому что ему на вид чуть за тридцать, а я не хочу казаться слишком молодой.

— Хм.

В его голосе слышится вибрация, когда его язык опускается к впадинке моего горла. И, дерьмо, он словно лизнул мою киску, потому что теперь она мокрая. Моя киска, а не моя шея.

Ладно, возможно, моя шея тоже, но это моя сердцевина, жаждущая большего.

Словно точно зная, что это со мной делает, он проводит языком по тому же месту и прикусывает.

Ох, черт.

Я сжимаю ноги, боясь, что он увидит, как отчаянно я этого жажду. Как сильно я в этом нуждаюсь, прежде чем исчезну.

Это мое «пошли вы» людям, которые намеревались использовать эту часть меня, чтобы выдать меня замуж за первого влиятельного мужчину, который постучится в нашу дверь.

Он продолжает атаковать мое горло, и его рука скользит по моей спине, моей обнаженной спине. Его кожа похожа на огонь. Обжигающий, и он собирается растопить меня им, может, испепелить, может, утащить в преисподнюю.

— Ч-что насчет тебя? — спрашиваю я, предполагая, что именно этого и следует ожидать в подобных разговорах.

Хотя это вряд ли можно назвать разговором сейчас, когда его пальцы играют с моей подвеской в виде бабочки и моей плотью одновременно.

— Двадцать восемь.

Дрожь пробегает у меня по спине, и это связано не столько с его возрастом, сколько с его прикосновениями и голосом. Серьезно, ни один голос не должен быть таким греховно привлекательным, как его.

Голос похож на шепот дьявола, убаюкивающий меня до проклятия.

— Как тебя зовут?

Его горячее дыхание у моего горла и его собственническая хватка на моей спине посылают искры по всему телу.

Я чувствую покалывание, пульсацию и жажду того, чего никогда не испытывала.

То, о чем я никогда не думала, что это возможно в жизни.

— Никаких… имен, — мне удается произнести беззаботным голосом, на который я не думала, что способна.

— Почему?

Он кусает меня за шею, и укус сильный, что я вздрагиваю. Это настолько сильно, что я сжимаю свои промокшие бедра.

— Потому что анонимность захватывает.

Я ожидаю, что он станет спорить, требовать, чтобы он узнал мое имя, и у меня есть для этого фальшивое имя, на всякий случай, но он делает что-то совершенно другое.

Что-то, от чего у меня сводит пальцы на ногах и колотится сердце.

Он смеется, звук низкий, зловещий и такой чертовски восхитительный у шеи. Отстраняясь, его напряженные глаза темнеют. Теперь они забавляются. Или, быть может, это садизм, на который я смотрю.

Обычно я не могу поддерживать зрительный контакт дольше секунды, но я поймана в его ловушку.

Я не в состоянии отвести взгляд.

Я не стану этого делать.

Потому что в этом взгляде есть слова и фразы. Возможно, книга, и хотя я не могу вникнуть во все ее страницы и расшифровать ее код, я могу, по крайней мере, попытаться.

Попытка — это первая фаза чего бы то ни было.

Но я не могу понять причину его реакции, поэтому спрашиваю:

— Почему ты смеешься?

— Потому что я только что принял решение, красавица.

— Какое именно?

— Я собираюсь трахнуть тебя.

Глава 2 Анастасия

Когда я была маленькой, я жила в доме, окруженном лесом, в который никто не мог войти или выйти. Он находился далеко от других домов, и мне приходилось ходить через этот лес с его высокими деревьями и призрачными звуками.

Со временем я перестала думать о деревьях как о чем-то зловещем и приняла их. Я приняла лес и сделала его мистическим, так же как я приняла прятаться в узких местах, когда мама велела мне это делать.

Мне не очень нравилось прятаться, отчасти потому, что я знала, что последует за этим, но в основном потому, что это усыпляло меня. Однако я любила лес. Мне нравилось заплетать