пара. Затем он накрыл кастрюлю тяжелой на вид железной крышкой, непонятно откуда взявшейся у него в руках. Затем он повернулся лицом к Надежде Константиновне, улыбнулся ей, хитро сощурясь, а затем, придерживая трубку, не спеша вышел за пределы ее видимости. В этот момент у Надежды Константиновны так нестерпимо защемило сердце, как будто она поняла, что больше никогда его не увидит.

– Отец, постой, не уходи! На кого ты меня оставляешь? Что делать мне теперь? Отец! Пастырь! Вождь! – взмолилась Надежда Константиновна, тщетно пытаясь повернуть взгляд вслед уходящему отцу.

К сожалению, сделать это не представлялось возможным, как бы ей этого ни хотелось. Горечь была так сильна, что затмила дальнейший сон, потому как Надежда Николаевна уже не могла, да и не хотела воспринимать ничего, кроме необъяснимой жалости к самой себе. Остальной сон она наблюдала словно издалека, без фокуса, на самом краю периферии сознания. Один за другим там смеялись мужчины, которые ненадолго задерживались у плиты, каждый что-то добавлял в кастрюлю, снимал пробу, а затем уходил вслед за остальными. Впрочем, некоторые отличались экстравагантностью и творческим подходом. Один из таких, например, подойдя к плите, приподнял крышку, накидал внутрь кукурузы, а затем снял башмак с ноги и стал помешивать им красный бульон. Последним, кого увидела Надежда Константиновна, перед тем как сон оборвался, был невысокий мужчина в костюме, с обширной лысиной на голове. На этой лысине красовалось небольшое коричневое пятно. Старушке пришло на ум, что должно быть именно так и должна выглядеть печать зверя из библейских рассказов, которые ей рассказывала бабушка в детстве. Мужчина все ходил вокруг плиты, так и сяк двигал кастрюлю, а в самом конце, за секунду, как Надежду Константиновну разбудил проводник, он неосторожным движением опрокинул кастрюлю, и все ее содержимое выплеснулось ему на брюки.

От вокзала до дома старушка добралась, словно на автопилоте. В глубокой прострации. Про таких людей, замкнутых и отстраненных от реальности, сама Надежда Константиновна, будучи всегда сосредоточенной и настроенной к решительному действию, отзывалась нелестно. " Мешком пыльным с рождения осененный«, – именно так говорила она, про людей невнимательных, медлительных и нерешительных. А вот теперь и сама она, проплывала по улицам родного города, словно призрак, не поднимая глаз от асфальта, как будто вовсе не была причастна к людскому сообществу, представители которого отчаянно суетились и возились, устраивая свою жизнь сегодня согласно утвержденной партией повестке дня.

Пришла в себя Надежда Константиновна, уже находясь у порога деревянной двери, которая вела в подъезд многоквартирного дома, где она и проживала последний десяток лет. Чувство тревоги совсем ушло, оставив после себя внутреннюю пустоту и эмоциональную усталость. Поднимаясь по холодным бетонным ступеням на свой этаж, Надежда Константиновна безразлично рассуждала на тему собственного внезапного помешательства:

– Совсем спятила на старости лет. Никогда бы не подумала, что доживу до такого.

Когда Надежда была молодой, она всегда беззлобно потешалась над стариками, а вот теперь сама стала неотличимой от них. И хотя кажется, что между теми неграмотными, «темными», стариками, которые застали еще царскую Россию, и ею, просвещенной и прогрессивной коммунисткой, не обремененной плесенными суевериями и мракобесием, – пропасть, оказалось, что их контуры мышления и поведения существенно ничем не отличаются от образа мыслей людей, живших еще при царе Горохе, да и от тех, что топтали землю гораздо раньше.

Как бы ни менялось, словно по волшебству, время и жизнь вокруг, люди все одно остаются верными однажды начертанным инструкциям, которые хранятся где-то глубоко в душе. А может, все потому, что на самом деле ни время, ни жизнь вокруг не меняются по-настоящему? И так нам только видится с того короткого отрезка пути, по которому нам удается пробежать самим, и на основании чего мы пытаемся судить обо всей дороге жизни, да еще по сомнительным рассказам рядом бегущих попутчиков.

Когда ты молод, ты не отдаешь себе отчета в том, что мир существовал до тебя. Нет, конечно, ты это твердо знаешь, но не веришь в это всерьез. Тебе кажется, что мир стал существовать ровно в тот момент, когда ты осознал себя как личность. И всё в этом новорожденном мире происходит в первый раз, и всему этому ты причина и такие, как ты. А тот мир, в котором живут твои родители, на самом деле не настоящий, параллельный и какой-то отжитой, словно сброшенная змеей кожа. А ты идешь по новому, доселе не существовавшему пути, и такого уже не повторится никогда. И, только становясь старше, однажды замечаешь, что вокруг появились новые люди. Они делают все то же, что делал ты сам в их возрасте, и точно так же снисходительно смотрят на тебя, словно ты уже не часть того нового мира, который до сего момента создавал. А внезапно ты оказался в чужом, который уже создают они, и эти самые они искренне не понимают, что вообще ты тут делаешь и почему до сих пор не растворился в мутных водах истории.

Вот так, оказавшись на обочине жизни, ты сидишь и думаешь, во-первых, в какой момент ты перестал быть хозяином и создателем реальности, а стал лишь потребителем, временно проживающим на ее территории. Когда именно произошла подмена, и как ты мог это пропустить? А во-вторых, думаешь о том, что все это новое поколение ничем не отличается от твоего, и становится от этой мысли очень обидно. Ведь сразу же ты понимаешь, что и сам все это время не отличался от многих других поколений и не был никогда особенным и новым, как все это время себе воображал.

И тогда ты задаешься главным вопросом. А если человек не меняется, что вообще тогда может измениться вокруг него? Вот сегодня ты условно Надежда Константиновна и тысячу лет назад то же, и можно представить то же и в далеком будущем. Почему люди ждут чего-то от будущего, если оно есть наше прошлое. Конечно, понятно почему – потому что при ином раскладе совершенно незачем тогда влачить свое грешное существование. Но все равно непонятно и обидно. И остается лишь говорить всем этим веселым и самоуверенным «новым» людям: «Вот доживете до моих лет, узнаете!» – при этом становясь все призрачнее и незначительнее в этом, уже трижды сменившем хозяев мире, никому не нужным балластом, плавающим где-то на его окраинах.

– Я когда-то была вами, и вы однажды все станете мною, – вслух пробубнила Надежда Константиновна, оказавшись перед дверью в квартиру, потом пошарила