листьев на ветках, отчего изумрудная зелень, перемешанная с ярко-желтыми, огненно-красными и лилово-синими дарами местной божественной флоры, проявлялась на общей мизансцене Рая восхитительными колористическими изысками, образующими тем не менее тонкую цветовую гармонию. Рот Евы не закрывался от нахлынувшей на нее волны восхищения, глаза – от потока света, наполненного предметами и звуками, формой и движением. Ее можно было понять, Ева недавно вошла в этот мир. Адам, напротив, был угрюм, озадачен и разглядывал не внешнее окружающее изобилие, знакомое ему (он оказался в Раю несколько раньше Евы), но собственную внутреннюю пустоту.

С того самого момента, как Отец подвел к нему Еву и сказал: «Адам, это Ева», Адам познал одиночество. Пока не было ее, определить свое положение в мире и дать ему определение он не мог. Было окружающее его Здесь и Сейчас, был он сам и… все, но вот появилась она, и Адам назвал свое положение до Евы грустным словом «одиночество». Сознание первочеловека запустило воронку самобичевания, выкопало пропасть тихой печали, обнаружило впадину обиды (сколько твоих потомков, Адам, будут стоять на краю этого омута).

Голос Евы прервал его тягостные мысли:

– Куда мы идем, Адам?

Адам вынырнул из самопогружения…

2

Когда Отец сказал: «Это Ева», первый человек ощутил пустоту под ребрами и, потрогав занывшее место (одного ребра почему-то не хватало), спросил: «Кто это?»

Отец, улыбавшийся всегда, сколько себя помнил Адам, растянулся в еще более широкой улыбке и ответил:

– Это ты, тоже ты, часть тебя, в прямом и переносном смысле.

Из сказанного Адам не понял почти ничего, поскольку был еще молод, как вид, но полностью прочувствовал переданное ему Отцом.

– Что мне с этим делать?

– Не с этим, а с ней, – поправил Отец, – быть вместе.

– И все?

– Да, пребывание тебя и ее в мире вместе – достаточное условие для осознания Меня Мной, тебя тобой, а ее ей.

Адам, естественно, опять не поняв ни слова, ощутил тревогу, вползающую внутрь через пробоину в груди:

– А где мое ребро, Отец?

– Я позаимствовал его, но обещаю, ты будешь доволен тем, как я его приспособил.

Адам с рождения безоговорочно верил Отцу и сейчас согласно кивнул головой:

– А без этого, прости, без нее никак нельзя познать Тебе Себя и мне меня?

Отец снова улыбнулся шире обычного:

– Для движения, в самом общем смысле, нужен антипод, разность, дисбаланс, при отсутствии оных случается покой.

– Так сложно, – явно прислушиваясь к внутренним ощущениям (о понимании слов речи не было), сказал Адам.

– Я так задумал, – ответил довольный Отец.

– Значит, она мой антипод, дисбаланс?

– Да, именно.

– И у Тебя есть антипод?

– Конечно, он здесь, в Саду.

– Его можно увидеть? – Адам с интересом посмотрел по сторонам и остановил взгляд на Еве, стоящей чуть в стороне, возле куста с ослепительно-белыми крупными цветами.

– Он сам найдет тебя, через твоего антипода, подобное притянет подобное, – ответил Отец уже без улыбки, также посмотрев в сторону Евы. Тогда, разглядывая своего антипода, Адам действительно примечал внешние их различия, впрочем, никоим образом не волновавшие его. Закончив визуальный осмотр, он спросил у Отца:

– Что мне с ней делать, чем заняться?

– Возьми за руку и отведи к Фонтану, – посоветовал Отец и растворился по обыкновению, в воздухе…

3

– Куда мы идем? – снова повторила Ева.

– К Фонтану, – ответил очнувшийся от воспоминаний Адам.

– А что это? – хлопнув ресницами, подобно бабочке медового цвета (их в Саду пребывало неимоверное количество), взмахнувшей крылышками и выпорхнувшей из-под ног Адама, спросила Ева.

Адам же, пересохшим отчего-то горлом, еле выдавил из себя:

– Это место, где вода.

По лицу Евы было ясно, что слова «вода» и «фонтан» для нее одинаково непонятны.

Адам ласково потрепал ее ладонь:

– Идем, сама увидишь.

Первая человеческая пара скользила по шелковистому ковру райского разнотравия, огибая деревья и кустарники, мелких и не очень, животных, безразлично взирающих на проплывающих мимо странных бесшерстных собратьев, не обращающих внимания на извивающегося следом за ними чешуйчатого преследователя. Адам прекрасно знал Сад и уверенно вел свою разность к намеченной цели.

Фонтан располагался на просторной поляне, окруженной низкорослыми деревами с роскошными, серовато-розовыми шевелюрами-кронами. Невидимые в листве птицы оглашали поляну громким, жизнерадостным гомоном, сливавшимся самым удивительным образом в мелодию, успокаивающую и умиротворяющую. Ева ахнула, увидев очертания изящного, воздушного, изумительно-утонченного сооружения, гармонично сочетающегося с той субстанцией, ради которой был воссоздан. Некоторые элементы были выполнены столь искусно, что, казалось, вода самостоятельно образует в воздухе причудливые формы, поверхности и изгибы, вдруг замирая в своем движении, оставляя взирающему загадку своего покоя и звучания струй, недвижимых для глаз.

– Это Фонтан? – восхищенно прошептала пораженная Ева.

– Это вода, – коротко ответил Адам.

Чаша Фонтана имела двенадцать углублений в ободе бордюра. Адам уселся в одно из них, Ева, обойдя Фонтан кругом, в другое, прямо напротив. В ту секунду, когда руки их расстались, Адам испытал неведомое ранее чувство, вернулось одиночество, но в новом качестве. Сейчас он глядел в воды Фонтана, как в зеркало омута (потомки прекрасно знают, о чем я), понимая, что антипод порабощает его необъяснимым образом, накидывая на его волю путы, незнакомые, неведомые, невесомые. Зачем Отец привел нас сюда – задавался он вопросом, хлопая и хлопая ладонью по розовому мрамору Фонтана.

Антипод, напротив, как и полагается антиподу, вел себя возбужденно весело, плескаясь в воде, подставляя струям лицо, руки, тело, хохоча и повизгивая от явного удовольствия. Создавалось впечатление, что и вода отвечает на ее радость буйством света в своих каплях, звонко ударяющихся о подставленные ладони. Вода буквально оживала на женской стороне Фонтана, вспенивалась, переплеталась струями, перемешивалась слоями и пела, вторя голосам райских птиц, каким-то непостижимым образом зависших над головой Евы.

На стороне Адама воды Фонтана сохраняли штиль. Серо-зеленое неподвижное зеркало отражало молчание, покой, сон. Потоки, поднятые вверх, застыли опущенными ресницами, сомкнутыми веками, окаменевшими водопадами, безжизненными полупрозрачными лучами. Адам с удивлением переводил взгляд со своей части Фонтана на противоположную.

– У всего есть антипод, и у воды тоже, – услышал он голос Отца. – Ты у мертвой воды, Ева – у живой. Опусти руку в воду.

Адам повиновался, рука тут же почернела,