девушку перед собой красивую, славную, и что подмигивает она ему, и что в голове у него всю жизнь они прожили душа в душу. И все бывшие его женщины тоже счастливы с ним были, да вот не подходили ему, потому их он и бросил. И на работе, и в прочих местах, где жена не видит, вниманием щедро его женщины одаряют. Только изменять – против его правил. Я дал ему возможность проявить себя. Мог он делиться на множество своих копий, которые к разным женщинам могли ходить. А женщины не ревновали его, потому как та копия, которая им не принадлежала, совсем была не похожа на свою. И всеми своими копиями он одновременно управлял, как марионетками, и жил одновременно с несколькими женщинами. И дернул его черт жениться на каждой. И изменились его жены до неузнаваемости. Раньше–то ему казалось, что все легко и просто: хотел только сливки снимать. А оказалось, что женщину нужно слушать уметь, перепады настроения понимать, чувствовать, когда подходить стоит, а когда лучше на расстоянии от дикого зверя держаться. Ему с женой своей первою повезло, потому как она была мудрее всех, а он и подумал, что все женщины такие же простые. Женщины разные, а он – одинаков. И узнал он того, чего узнавать не хотел. И испугался он страшно. И сбежали мужья от жен своих, спрятались обратно они в родителя своего.  И смотрит муж на жену свою, а в ней ничего нет того, что он любил. Все как у всех – так ему кажется. И в каждом ее взгляде видит совсем не того родного человека, что до этого был. Не понял он, что мир женщин нужно познавать через одну, а не одну, через весь мир женщин. В каждой встречной потому–то видел он родную душу, что похожи они все были на его жену единственную.  Бросил он жену. Убежал в лес. Стал отшельником. До конца дней проклинал мой подарок».

Второй заговорил.

«Слышал я в толпе, как кто–то говорил о невозможности своего существования. Что там, где он живет, жить совсем нельзя. Что была бы у него такая возможность, то он устроился бы где–то в большом городе, работу где–нибудь там нашел бы, жену. И все бы у него было хорошо, но точно не здесь. А отсюда он никуда деться не может, потому что обстоятельства его сильнее. Подарок ему сделал я. Перемещаться мог он теперь туда, куда только захочет. Не летать он умел, а именно оказывать в самых различных местах, стоило ему только этого захотеть. Закрывал он глаза в одной стране, а открывал уже совсем в другой – а ведь только моргнул. За первые два дня он посмотрел в мире на все, что только хотел. Для всего остального, выяснилось, знание языка нужно. И подумал он, что нечего делать ему в других странах, ведь где родился – там и пригодился. Переместился он в большой город. Посмотрел его, а что дальше – неясно. Ночлег ему нужен, а тут только платно, либо на улице. Вернулся он домой, выспался. Решил, что так и будет он жить: работать в большом городе, а ночевать – у себя дома. Прошел еще день, и понял он, что работать–то ему и не надо вовсе. Зачем? Он ведь может попасть в самые охраняемые места планеты, в том числе – в банки. Ведь удержать его никто не сможет ни в одной тюрьме. Так и пролежал с этой мыслью он целый день. А потом и следующий день. Все, что хотел, он увидел. Путешествие – этим его уже не удивишь. Жить где–то? Зачем? Он, лежа у себя на кровати, может оказаться в любом месте. Работа тоже не для него. Все, за что бы он мысленно не брался, теряло всякий интерес. Ведь теперь ему полезные вещи – это крайне легко. А полезные кому–то другому – это слишком сложно. Если уж для себя и легкого делать не хочешь, то…  Так он и не понял, что пока не начнешь приносить пользу миру, мир не будет приносить пользу тебе. Мир не откроется для тебя, пока ты для него не откроешься. И стал тот проклинать свою невыносимую легкость бытия, которая будто дана, по его мнению, в насмешку».

Пришли двое к выводу, что никогда человек не будет доволен ни окружающими людьми, ни окружающим миром.

Заговорил, наконец, третий.

«Вы оба неправы! Человек лучше, чем вы о нем говорите! Нельзя судить о целом по не лучшим его частям! Я пойду к людям, чтобы показать, что вы неправы!»

Ушел третий, но не прошло и сорока мгновений, как он вернулся.

«Мда, неудачная была идея».

Желание третье

Действующие лица

Михаил – одинокий старик

Одиз Трих – персонаж неопределенного возраста

Действие происходит в кабинете Михаила, темной комнате.

Михаил сидит за своим столом, что–то пишет в тетрадь, комментирует вслух.

Михаил. Совсем стал плох. Мало того, что ноги отказывают, так и голова совсем дурная стала. Врач отказывается помогать, даже таблеток не выписал никаких. Говорит, что от старости лекарства нет. Совсем уже медики обленились. Раньше они лечили, а теперь совсем не помогают. Но если мне никто помогать не хочет, то сам себе помогу. Лучше буду все записывать, чтобы опять из головы не повылетало. Помню, в молодости был – ого–го! А сейчас… Совсем некудышный стал! Птьфу!

Михаил бросил карандаш.

Михаил. Что я могу записать, если руки не слушаются? Помню, мешки стокилограммовые таскал только так! Схвачу рукой, на плечо его взвалю, во второй – папироску кручу между пальцами… Да что там мешки с папиросками! Баб наших как таскал на руках! И на танцах над головой поднимал их! Как же звали, ту… Эх, я же с ней года два провошкался… А имя из головы совсем вылетело… Черт с ними, с бабами этими… А работал я как! Лучше всех был, передовик! С товарищами наперегонки работали, в удали своей соревновались… Товарищи мои… Сколько с ними всего прошли, в каких только передрягах не поучаствовали. И дрались со всеми подряд, кто только слово не то скажет. Как с армии пришел, так и совсем меня было не унять. Помню, нас – трое, а их – штук, наверное, десять… Или вообще двадцать! На кулак ремень армейский намотаю, так, чтобы бляшкой прямо по зубам им да в лоб! Ох, какие же у них во лбу звезды горели от моих кулаков! Ой… Или сколько нас–то было? Может, больше… Не помню ничего. И лица товарищей давно уже стерлись. Жалко, фотографий с ними не осталось. А в школьные годы как чудили! Обижались, поди, на нас наши учителя… Вернуть бы их, пообщаться бы хоть часочек, хоть минуточку с ними – хватило бы! Извинился бы за все! Дурной был, шкет, не понимал, что они учили нас всему, что потом так бы в жизни пригодилось… Помню, учительницу математики. Плохо было у меня с некоторыми предметами, и с математикой в том числе. Ходил я к ней домой заниматься. Я за столом сижу кухонным, пишу урок, а она рассказывает, да сама у плиты крутится, готовит. А как приготовит, так и урок кончит. Накормит меня и домой отправит. И… и ее имя не помню… Да что же это такое!

Михаил резко встает из–за стола, отбрасывая стул.

Михаил. Что же это? Все