Литвек - электронная библиотека >> Аполлон Николаевич Майков >> Классическая русская поэзия >> Сочинения в двух томах

Аполлон Николаевич Майков Сочинения в двух томах

ПОЭЗИЯ А. Н. МАЙКОВА

А. Н. Майков (1821-1897) вышел на литературное поприще в начале 40-х годов прошлого века, когда мыслящая Россия с нетерпением ждала появления нового певца, способного хотя бы частично возместить ущерб, нанесенный отечественной поэзии безвременной гибелью Пушкина и Лермонтова. И в унисон этим надеждам в статье о первой книжке стихотворений А. Н. Майкова (1842) В. Г. Белинский писал: «Даровита земля русская: почва ее не оскудевает талантами... Лишь только ожесточенное тяжкими утратами или оскорбленное несбывшимися надеждами сердце ваше готово увлечься порывом отчаяния, — как вдруг новое явление привлекает к себе ваше внимание, возбуждает в вас робкую и трепетную надежду... Заменит ли оно то, утрата чего была для вас утратою как будто части вашего бытия, вашего сердца, вашего счастия: это другой вопрос, — и только будущее может решить его... Явление подобного таланта особенно отрадно теперь... когда в опустевшем храме искусства, вместо важных и торжественных жертвоприношений жрецов, видны одни гримасы штукмейстеров, потешающих тупую чернь; вместо гимнов и молитв слышны или непристойные вопли самолюбивой посредственности, или неприличные клятвы торгашей и спекулянтов...»[1]

Признав Майкова «сильным дарованием» (VI, 7), Белинский подошел к его стихам строго критически: разделив их на «два разряда», он заявлял, что «повод к надежде на будущее его развитие» (VI, 9) дает лишь «первый разряд» — антологические стихи молодого поэта, созданные в духе древнегреческой поэзии. Об одном из них, стихотворении «Сон», критик успел дать восторженный отзыв еще в 1840 году, когда оно впервые появилось в «Одесском альманахе» за подписью М., ничего не говорившей тогдашнему литературному миру. Теперь, в статье 1842 года, Белинский выписывал это стихотворение полностью вторично:

Когда ложится тень прозрачными клубами
На нивы желтые, покрытые скирдами,
На синие леса, на влажный злак лугов;
Когда над озером белеет столп паров
И в редком тростнике, медлительно качаясь,
Сном чутким лебедь спит, на влаге отражаясь, —
Иду я под родной соломенный свой кров,
Раскинутый в тени акаций и дубов;
И там, с улыбкой на устах своих приветных,
В венце из ярких звезд и маков темноцветных
И с грудью белою под черной кисеей,
Богиня мирная, являясь предо мной,
Сияньем палевым главу мне обливает
И очи тихою рукою закрывает,
И, кудри подобрав, главой склонясь ко мне,
Лобзает мне уста и очи в тишине.
«Одного такого стихотворения, — писал Белинский, — вполне достаточно, чтоб признать в авторе замечательное, выходящее за черту обыкновенности, дарование. У самого Пушкина это стихотворение было бы из лучших его антологических пьес» (VI, 10-11).

На первый взгляд может показаться странной для радикального демократа столь высокая аттестация написанных в античной манере стихотворений, плотно населенных фавнами, нимфами, наядами и прочими мифологическими существами. Хорошо известно, с какой неотразимой иронией отзывался позднее, в конце 1850-х годов, Н. Г. Чернышевский об антологических стихотворениях поэта Н. Ф. Щербины. У революционеров-шестидесятников этот вид лирики, несозвучный духу новой эпохи, вызывал неизменный и вполне объяснимый протест. Но Белинский начала 1840-х годов имел все основания видеть в антологической лирике не до конца еще исчерпанные ресурсы для художественного развития русского общества. Кроме того, если вернуться к Н. Ф. Щербине, следует отметить, что он вдохновлялся образцами эллинистической литературы периода ее упадка; в стихотворении «Волосы Береники» поэт, по остроумному выражению Чернышевского, «вместо плача женщины о волосах... придумал плач волос о женщине»[2], в то время как превосходная эстетическая интуиция Майкова предохраняла его от подобного рода начетнических кунштюков и вовлекала в русло бессмертных традиций античной классики. Именно поэтому вторичность антологических стихотворений Майкова не смущала Белинского, и он находил в них и «целомудренную красоту», и «грациозность образов», и «виртуозность резца» (VI, 10). Полагая, что не головоломная эллинистическая книжность, а «природа с её живыми впечатлениями» является «исходным пунктом», «наставницей и вдохновительницей поэта» (VI, 12-13), критик приводил для подтверждения своей мысли стихотворение «Октава»:

Гармонии стихи божественные тайны
Не думай разгадать по книгам мудрецов:
У брега сонных вод, один бродя, случайно,
Прислушайся душой к шептанью тростников,
Дубравы говору; их звук необычайный
Прочувствуй и пойми... В созвучии стихов
Невольно с уст твоих размерные октавы
Польются, звучные, как музыка дубравы.
К пьесам «второго разряда» Белинский отнес стихи Майкова, посвященные современной русской действительности. Примечательно, что именно они заслужили упрек в «несовременности». «В этих стихотворениях мы желали б найти поэта, современного и по идеям, и по формам, и по чувствам, по симпатии и антипатии, по скорбям и радостям, надеждам и желаниям, но — увы! — мы не нашли в них, за исключением слишком немногих, даже и просто поэта...» (VI, 25).

К трактовке современной темы в книжке Майкова приближалось стихотворение «Кто он?» («Лесом частым и дремучим...»), изображавшее Петра I и ставшее впоследствии хрестоматийным, и стихотворение «Два гроба», посвященное победе России над Карлом XII и Наполеоном Бонапартом. Однако если первое из них критик удостоил все же назвать «недурной пьеской» (VI, 28), то «изысканную и натянутую мысль» (VI, 27) второго он осудил безоговорочно.

Щадя самолюбие Майкова, Белинский воздержался не только от конкретного разбора, но даже и от упоминания наиболее пространного из «современных» стихотворений рецензируемого сборника — дружеского литературного послания «В. Г. Бенедиктову», но он нашел способ охарактеризовать его косвенным образом: на протяжении своей статьи он не преминул трижды напомнить молодому автору об опасности злоупотребления версификаторской риторикой в духе Бенедиктова.

Вошедшие в сборник четыре стихотворения «неантологического рода», в которых Белинский увидел свидетельство «духовной движимости поэта» (VI, 29), заслуживают нашего внимания.

На первое место среди них критик поставил стихотворение «Ангел и демон», навеянное неопубликованной лермонтовской поэмой «Демон», многочисленные списки которой ходили в то время по рукам. Заметим между прочим, что, ознакомившись с поэмой Лермонтова