белых карликов или простые бродяги, поэты, задравшие головы, любуясь ярким и чистым сиянием. Каждый видит распахнутые врата, которые зовут, зовут…

Так я стоял на краю башни, смотрел вверх, и в моей душе то нарастало волнение, то её охватывал небывалый покой. Услышав вдалеке мелодичный звон, неожиданно я начал икать. Видимо кто-то на земле, а может, на небе вспоминал обо мне. Я же первым делом вспомнил лучшее средство против икоты: нужно стоя, не отрываясь, выпить стакан воды, но при этом свои руки сцепить за спиной, а воду обязательно пить из рук сестры или матери.

За спиной что-то стукнуло.

− Я же говорило, что тебе от меня не спрятаться, − прямо в ухо прошептало прошлое и тихонько подтолкнуло в спину.

От толчка я шагнул вперед.

И полетел над городом, как перышко. Мое прежнее тело валялось внизу, размазанное по мокрому асфальту, как икра по черному хлебу. Над ним кривлялось прошлое. А я летел над городом, на который хлынул дождь. Я летел, вспоминая, а может, забывая все, что было раньше.

правда жизни

Вообще-то, я всегда был меланхоличным подонком. Это на словах я трепался о романтике, о высоком и чистом, о вечной любви. И мог, если надо, печально глаза вверх завести и также печально вздохнуть. На самом деле я только и думал, как бы к какой-нибудь красотке в постель залезть.

Гм, это трезвея и отсыхая после загулов, я страдал от неразделенной любви. Мучился душой и телом. Хотя вот вопрос: где она, эта настоящая любовь? Что-то склоняло к мысли, что в бесовском движении наших городов ей почти нет места. От её присутствия становится тесно в скелете улиц. Здесь все просто: хочешь иметь − покупай. Или так бери, если в твоей руке власть, и она оправдана законом. И не надо мучиться совестью − чья власть, того и вера.

Однако я не продавал, не покупал и ни во что не верил; я с немым восторгом наблюдал за мировым пиром во время чумы. Мы все помощники смерти, и все распространяем ложь, так или иначе, кто-то напрямую, кто-то косвенно. Кто-то сознательно, а кто-то даже не ведая, что творит. Свет льется на наши головы, а мы стараемся упаковать его и продать подороже. Наверное, ничто не изменит этот мир, и он свалиться где-нибудь со своей мусорной ношей. И образуется еще одна грандиозная помойка. А мы будем копошиться в ней, как черви.

Шел я как-то по улице в таком настроении, мысленно предрекая миру незавидную судьбу, и вдруг увидел молодую женщину, симпатичную и слегка пьяную, как я. Она мне сразу понравилась. Было в ней что-то воздушно-сладкое и доступное, она была, как эскимо на палочке.

Женщины не сильно баловали меня вниманием, я был не настолько внешне привлекателен, чтобы они не давали мне прохода. И если быть до конца честным, то мало кто заметил бы большую разницу, если бы мою голову, как святому Христофору, вместо человеческой поменяли на песью.

И потому, выпивая вина, я сам проявлял инициативу.

− Дай-ка я тебя расцелую, сладенькая! − бросился я к женщине похожей на эскимо, схватил за руку и полез с поцелуем.

− Отвали! − она с маху хлопнула меня ладошкой по губам.

− Ах ты шлюха! − обиделся я.

И щелкнул женщину по носу.

Тут, как по команде, подскочили мужики, проходившие мимо, сбили меня с ног и попинали. Однако не больно, больше для приличия. Исполнили джентльменский долг и ушли.

Поднялся я, отряхнулся. Выплевал пыль и пошел домой. Там я почистился, взял у соседа денег в долг, выпил с ним и пошел еще купить чего-нибудь. Возвращался я той же дорогой, и вижу − опять она стоит. И судя по всему, тоже где-то стаканчик пропустила. Но вела себя прилично, стояла ровно и независимо курила.

Я подошел сзади, ладони ей на глаза положил.

− Узнаешь? − игриво спросил я.

Она меня хрясть локтем под ребра, я даже взвыл от боли и со всей дури так её дернул за длинные перекрашенные на сотню раз рыжие волосы, что клок выдрал порядочный. Парень, стоявший рядом, среагировал мгновенно. Он скрутил меня, как матерого преступника, дал по почкам и бросил через плечо на клумбу.

Полежал я, покряхтел и пополз по кустам в сторону дома. Там ополоснулся, открыл банку пива, включил телевизор и почти час играл с чудаками на поле чудес. Я отгадал три буквы и пошел в ларек взять еще пару пива.

Вышел я из магазина, чихнул от непередаваемой пахучести летнего вечера, смотрю и глазам не верю. В сумерках, неподалеку на лавке, сидела она, гордо откинувшись на спинку, и не спеша пила дорогое пиво из кокетливой бутылочки.

У меня от вида этой картины даже какая-то рябь по телу пошла. Нервная дрожь, можно сказать. Какой раз я выходил на этот пятачок и натыкался на одну и ту же дамочку. И каждый раз она вся из себя − леденец в блестящей упаковке, одинокая и вполне доступная. Сама судьба, одним словом.

Выпил я свое пиво и потихоньку забрался под лавку, прямо под женщину, выгнул палец и легонько ткнул ей между ног. Она до второго этажа подлетела, бедняжка.

Я лежал под лавкой, корчась от смеха, а она хлестала меня по голове сумочкой. Через пять минут возле нас остановилась патрульная машина с мигалками. Так, подумал я, отсмеявшись, беспокойная ночь в обезьяннике гарантирована. Хорошо, если бы без мордобоя и костоломства.

Из машины вышли двое в форме и двинулись к нам. Да так вальяжно, словно два педика, идущие на танец.

− Кто это? − спросил сержант, брезгливо указывая на меня дубинкой.

− Это мой муж, − неожиданно ответила женщина.

− А почему под лавкой?

− Я серьгу уронила. Он ищет.

− Так что же вы бьете его тогда?

− Плохо ищет, − не терялась женщина.

− Да он же пьян у вас в стельку! – не искренне ужаснулся второй.

− Знаю, вот он за все сразу и получает.

− Короче, женщина, тащите его домой, а не то мы заберем, − сказал сержант и пошел обратно, покачивая бедрами.

Женщина вытащила меня из-под лавки, взяла под локоть и повела во дворы.

− Ты куда, подруга, меня ведешь? − дружелюбно спросил я.

− На экзекуцию.

− Куда это?

− К себе домой. Пока ты до чертиков не напился, может, еще и пригодишься на что.

− Кроме интима, ничего не предлагать.

− А на что ты еще нужен. Не в ладушки же с тобой играть, − засмеялась она. − Уже поздно, и лучше экземпляра не найти.

− А что же ты сразу не дала себя обнять?

− Вот еще, я сразу ничего и никому не даю. Сразу я только беру то, что мне надо.

− Хм, вот ты какая.

− Все нормальные женщины такие.

− Ну, допустим…

− Помолчи, мы уже пришли.

Дома нас ждал уют и журнальный столик с вином и фруктами. Жила она одна и, судя по обстановке, очень даже неплохо. Имела, наверняка, в городе пару мест, где на неё пахали безмозглые трудоголики, и стригла с их усердия крупные и мелкие купюры.

Она была очень привлекательная, крашенная шатенка с зелеными глазами, лицом похожая на