Никита Горшкалев Бенгардийская история

Глава 1. Жилище Кузнечика

Ананд был самым счастливым тигрёнком во всей Бенгардии.

Было чудесное летнее утро, и казалось, что лето не закончится никогда. Ананд собирался в школу. Ему только что исполнилось девять лет. Он жил в маленьком королевстве Бенгардия, в хижине, вместе со своим отцом.

Маленькое королевство стояло на острове Буйном. От остального мира Бенгардию отгораживал высокий забор из заострённых, как заточенные карандаши, и голеньких бревён, гладких и холодных, словно камень.

Хижины в деревне держались на земле твёрдо, как коренные зубы, ровными рядками. Добротные были хижины, на века, и простые, но по-своему красивые в своей простоте.

Убранство дома Ананда тоже было нехитрым, если не сказать – скудным. Впрочем, как и в любом другом доме в бенгардийской деревне: одна комната, в ней две кровати, больших, как лодки, и такой же большой стол. На полу нежился ковёр – ну точно ленивая ящерица – и то ли подмигивал своими узорами, то ли подавал тайные знаки. В углу – алтарь, а на алтаре из-под лоскутного одеяла из кучных весёлых цветов выглядывали статуэтки артифексов – тех, кому поклонялись бенгардийцы. Над всеми возвышалась статуэтка Белой Матери-тигрицы, главного артифекса, создательницы этого мира.

Отца Ананда звали Прабхакар. Прабхакар служил кузнецом при королевском дворе, но не имел ни кузницы, ни горна, ни наковальни, ни мехов. Конечно, для всех остальных бенгардийцев в кузнеце без кузни не было ничего необычного, как никто не удивлялся школе, в которую ходил Ананд. Бенгардийцы давным-давно ничему не удивлялись, разве что героическим поступкам и великим делам. Но и для подвигов и свершений в Бенгардии не осталось места.

Почему же Прабхакар был необычным кузнецом? Прабхакар – тигр внешне сухой и тонкий, точно стебель овса, со складкой обвисшей кожи на подбородке, похожей на зоб у индюка или на старый носок. Когда он задирал нос, что бывало, надо сказать, довольно редко, – складка расправлялась. Но внутри, в груди у Прабхакара, билось золотое сердце: он честно отвешивал всем и каждому доброту и любовь, за свою долгую жизнь не выгнал из дома ни одного паучка и умел видеть, как в каждом предмете и вещи говорит жизнь.

Если по неосторожности разбивалась ваза, Прабхакар мог пустить слезинку. Но потом он обязательно склеивал черепки, и вот ожившая ваза уже благодарит его, млеет, как толстобёдрая кухарка. Поэтому из каждого уголка хижины таращилась всякая-всячина: глиняные горшочки, напоминавшие свернувшихся калачиком звериков, и вазочки; тарелки, такие же разные, как планеты в телескопе; фигурки птиц и зверей, вырезанные из дерева и выточенные из камня – простые, как соль или вода, и пёстрые, словно радуга в растоптанной сапогами луже. Крылья, клювы, хвосты у фигурок, некогда сломанные по чьему-то обидному недоразумению, Прабхакар возвращал на их законные места. Но там, где крыло крепилось к спине, а хвост – к заду, не было ни шва, ни ободка, ни горбатых капель клея – ну ничего! И не потому, что он был мастером на все лапы, пусть лапы у него и были такие же золотые, как его сердце, но даже с ними, как ни крути, так гладко не починишь. И это была тайна бенгардийского тигра Прабхакара: в нём горела искра: он закрывал глаза (а чтобы чудо свершилось, нужно их всенепременно закрыть!), и она зажигалась в его душе. А с искрой он мог творить невообразимое и чудесное: шить без ниток, забивать гвозди без молотка, ковать без кузни и вообще являть на свет любые предметы и вещи. Но его тайна не была тайной для остальных бенгардийцев. В каждом тигре и тигрёнке горела искра. И тигрёнок Ананд не был исключением.

Этим утром Ананд спешил на занятие искусного овладения искусством искры. Отец с головой ушёл в работу и мастерил доспехи, как и полагается мастерить искрой, с закрытыми глазами, и не видел, как его сын, с оглядкой вынув из-под подушки какой-то платочек, сунул платочек в сумку. Над столом парили, будто подвешенные на леске, хоть никакой лески не было и в помине, нагрудник с набрюшником, напоминающие рыбу без головы и хвоста. Прабхакар невыносимо медленно водил лапой между чёрными вставками из драгоценного камня обсидиана и цветочным орнаментом, и под лапой проступала красная краска.

Ананд переоделся без помощи лап, одной лишь искрой в свою красную набедренную повязку – повязка сама опоясала его, а её свободный край повязался вокруг его шеи на манер шарфа. Ему нравилась школьная форма: когда он бежал быстрее ветра, повязка парусом вздувалась на его спине и развевалась плащом.

Прабхакар носил повязку другого цвета – зелёного, потому что давно окончил школу, а все взрослые бенгардийцы, за исключением стражников и королевской семьи, носили зелёную набедренную повязку. Повязка волнисто спадала с узких, зажатых плеч Прабхакара.

Сын клюнул отца поцелуем в щёку, и тот полуобернулся, не открывая глаз, но взамен одарил сына щедрой и полной любви улыбкой. Чтобы не отвлекаться от работы, отец попросил сына налить ему в блюдце воды. Но Ананд спешил: он искрой поднял в воздух кувшин, перестарался и наклонил кувшин слишком резко, рывком, – вода полилась через край блюдца, прямо Прабхакару на лапы. Прабхакар дёрнулся, мазнул краской по цветочному узору, и весь его труд пошёл насмарку. Ананд испугался, забыл про искру – кувшин грохнулся на стол, разбился, окатив отца с сыном водой. Сын засуетился вокруг отца, бесконечно извиняясь, но отец убедил сына, что ничего страшного не случилось, и, успокоив, отправил в школу.

Ананд выбежал на улицу, шумно выдохнул, высушил себя искрой и кинул взгляд на королевский дворец. Как известно, у каждого королевства должен быть свой дворец, а Бенгардия была пусть и маленьким, но всё-таки королевством: когда-то давным-давно в базальтовых столбах, помнящих ещё первое бенгардийское племя, тигры выбили искрой ходы, а потом – галереи, залы, покои. Теперь же на столбах, отделанных чёрным камнем обсидианом, раскинулись висячие сады, качались, как змеи, лианы. А между листьями и цветами золотом переливалась на солнце бенгардийская вязь – письменность народа Бенгардии – причудливая и затейливая, похожая на то, как спутываются корни у одуванчика. А ещё вязью был помечен лоб каждого бенгардийца: этот корень одуванчика, бледно-жёлтый, еле видимый, покрывал синюю звезду с тридцатью шестью лучиками, а один из лучиков, если приглядеться, был надломлен.

Почти у самой вершины дворца, на его переднем и заднем фасаде, прободая его насквозь, поднимались два золотых рога, вроде охотничьих. Внутри дворца они соединялись узенькими и крошечными лабиринтами, и, когда в них задували ветра, по всей Бенгардии