Джордж Номен Почему молчит Заратустра

Эпиграф

Долго по миру бродил Заратустра. Многих он повидал на своём пути: и тарантулов, и червей, и мясных мух. Только людей мало встретил на своём пути он. Идёт Заратустра вверх по горе, вдоль могучей реки. Она шумит Заратустре, радуя слух его. И пока шёл он, шум реки сменялся шёпотом. Начала река убаюкивать заратустру.

Не в силах был он был держать врата своих глаз, и веки его свинцовым грузом падали вниз. Сел он в тени яблони среди множества сочных плодов. Укрыл тело и голову Заратустра своим серым льняным плащом, мысли спрятал под тенью яблони.

Так уснул заратустра.

И проснулся он сейчас – в это дикое время, где нет уже больше места сверхчеловеку, а люди вернулись на самое начало моста и обрубили крепления его.

Сверхчеловека могли бы отыскать в сотнях тысяч лишних людей, трудно было бы это сделать в миллионах, а искать цель среди миллиардов – бесполезный труд.

Заратустра жил во время, когда не ставили конвейеры по созданию лишних людей на поток. Причем, создавая их и нас, некие неведомые персоны предусмотрели очень важный аспект. На таком мощном конвейере может случится сбой, и результатом этого сбоя может стать сверхчеловек – но неведомые руки сверху так не хотят. Им нужен стабильно-лишний человек. Мы состоим из непригодного для сверхчеловека теста.

Была цель у Заратустры – и мог он быть счастлив. И вот, века спустя, встречаю его я – дальний отросток его семян, продолжающий я проповедовать миру слова Заратустры, но меня не услышат уже никогда, да и свои слова еле различаю.

Как-то спросил он у меня – Так где же сверхчеловек? Как вы могли его упустить?

Печально было моё сердце, не готовое к ответу. Но ответ был нужен. И так я говорил Заратустре:

– 

Мы упустили не только

Сверхчеловека

, но и

Человека

. Ты нужен нам, Заратустра. Только вот можешь ли ты ещё помочь?

И предложил он пройтись по миру нынешнему, со мною в спутниках. Надо было Заратустре вновь познать свой мир. Но не нам помочь он хотел – поиск его заключался в сверхчеловеке.

Сменил он свой серый плащ на серый костюм, обзавёлся тростью и мы начали наш крестовый поход во имя самих себя и тех, кто ещё способен творить дальше себя.

Так отправились в путь Номен и Заратустра.

О маленьких в большом.

Дошли мы до первого города и страх охватил Заратустру, стал полон он отвращения. Видели его душа и глаза ужасное – великаны домов, комфортные муравейники для всех и каждого.

И в прошлом своём Заратустра видел, как мельчает человек и душа его, но не мог вообразить не за что он того, что станут люди настолько малы, что нужно им будет столь огромное жилище для своих тел.

–Не нужно мелкой душе большого сосуда для своего тела, так душа будет себя видеть ещё меньше, чем есть на деле, но куда уж меньше?

Но мне было чем ещё сильней причинить ему боль, хоть я и не желал этого. Ведь меньше боли я хотел дать Заратустре неправду.

–Пускай тут и живут съежившиеся души, эти дома стали бы прекрасным склепом для них. Но эти кладбища съели и твои горы, и твои реки. Некуда больше уйти Познающему. Заперли и его средь бетона, а сердце поставили в угол.

Печаль охватила Заратустру. Загоревал он о своей потере. Но вытерев слезу, спросил он

–Так может закрытые души стали одинокими? Может стали они в потолках себе искать звезды? Может, себя они смогут открыть взаперти?

Я не мог ответить честно, завидев искру надежды в глазах старика. Не мог я своей правдой загасить этот яркий, но умирающий огонёк. Но молчаньем пришлось это сделать.

Опустил голову понимающий Заратустра.

–Как же теперь вы становитесь познающими? Как познающий находит учеников своих? Как, отпустив учеников в свободное плавание, ищет врага он себе? Как, одолев себя, познающий становится познавшим?

Намокли мои глаза. Больно было знать, что придётся отвечать. Я упал перед стариком, и сквозь слёзы, сказал:

–Прости нас, Заратустра. Закрылись мы от себя и других. Лишь пострадавшие теперь – познающие.

Моё сердце охватила печаль, грусть обвила своими плетьми сердце. Я представлял, каким стыдом обёрнется для меня то, что успели натворить люди.

О толпе и одиноких.

Шли мы меж исполинов бетонных, и вышли на большую улицу. Что же увидел там взор заратустры? Толпу людей. Очень много муравьёв.

–Моё сердце разрывается от горя, Номен. Как люди ходили по земле и дошли до такого?

Сколь много тут душ. Они все сливаются в одно целое, и своей целой массой одиноки. Никто из них не Я, все лишь Часть, и эти части неполноценны сами в себе. Как могли б быть они милы мне и радовать мои глаза.

Заратустра вбежал в толпу. Я не смог влиться в этот поток, и мог лишь наблюдать что происходило. И то, что я видел – было самым великим ужасом моей жизни.

Вбежав в толпу, Заратустра стал подбегать к людям, спрашивать “Ты ли человек?”, но ему не отвечали. Его сердце затряслось, глаза намокли, но он всё подходил к прохожим и спрашивал “Зачем вы порубили мосты?”, “Почему вы не остались в горах?”. Но и так никто не отвечал, лишь проносясь мимо, бросая позорные взгляды на мудреца. Заратустра не мог этого выдержать больше. Его охватило безумие, его охватила тоска, его охватила грусть. Охватив втроём одного старика, они начали сжимать его сердце, и по нему полилась горячая кровь. Обжигала грудь она, и холодела в сосудах старца. Он рыдал, он кричал, он не хотел чтобы это оказалось правдой.

Как любил он нас, людей, и чем мы ему отплатили – сузились до клеток, и стали объединяться в неполноценных существ из сотен, тысяч и миллионов неполноценных частичек.

И теперь поглотило одно такое существо мудреца Заратустру. И не мог он смириться со своим горем. Кричал он, тело его билось в истерике.

Не мог я ничего с этим поделать. Но сердце моё чувствовало, что и я виноват в том, как несчастен полюбивший человека. Как он обожал нас, как он нас ненавидел – и пытался нам объяснить как строить мосты. Мы же стали падать в пропасть – так легче для всех.

–Прости меня, Заратустра. И на моих руках кровь Сверхчеловека.

О молчащих.

Только после того, как зажглись ночные фонари, смог я сквозь ослабевшую тушу Неполноценного гада смог я забрать полуживого старца. Был бледен Заратустра, были мертвы его глаза и искры надежды в нём.

Отнёс я его во двор дома, в хоть сколько-то тихое место. Положил его тело на скамью, и пытался отыскать в его теле пульс. Прощупав бедного Заратустру, почувствовал я слабое биение его души и крови. От сердца отпал один страх, но тут же сменился на другой – Как теперь взглянуть посмею в глаза ему?

Стал приходить в себя Заратустра. Попросил он меня о воде и о песне.

Принёс я воды ему, стало легче сразу