Менестрель Встреча

Часть 1

Давно замечено умными людьми, что настоящее разочарование постигает человека дважды: когда он долго не может добиться того, чего страстно желает, и когда, наконец, добивается того, чего страстно желал.

Вместо спокойной работы над диссертацией аспиранту Андрею приходилось тратить время на утомительную суету, чтобы не то что преуспеть, а для начала выжить в одном из самых дорогих городов мира.

Поначалу его грело чувство принадлежности к элитному вузу, были в новинку впечатления от обустройства в комнате-«двушке» приличного общежития, радовали новые знакомства, возвращение домой вечерними иллюминированными проспектами. Но уже через два месяца единственным отчётливым желанием молодого человека по утрам стало укрыться одеялом с головой и поспать, чтобы никто не входил в комнату и не тревожил ещё хотя бы час-другой.

В одном из внешне солидных издательств на Новом Арбате, где он благодушно согласился поработать на «испытательном сроке», не оформив сразу трудовой договор, ему через полтора месяца указали на дверь, ничего не заплатив. Впоследствии он сам поражался своей наивности, которую можно было объяснить только эйфорией первых недель пребывания в столице. Пришлось срочно устраиваться дежурным администратором в гостиницу своего же универа, что давало маленький, но стабильный заработок, ибо первоначальные деньги были давно истрачены, и каждому соседу в своём блоке он был уже немного должен.

Появились и частные ученики по «наводке» приятеля с другого факультета – молодого, но более практичного. Вместе с тем, необходимости собирать материал к будущей диссертации и вести обязательные занятия со студентами никто не отменял. Приходилось раз в неделю ездить в Химки в диссертационный зал «Ленинки» и тратить с трудом зарабатываемые сотни на ксерокопии чужих мыслей из чужих работ, казавшихся в важной тишине читального зала нужными и значительными, чтобы потом, внимательно вчитавшись в них дома, понять, что всё это фигня и «вода», авторы безбожно передирают друг у друга и из устаревших источников, и использовать этот материал можно не более чем на несколько процентов.

В сентябре-октябре Андрей съездил два раза на «малую родину», потом дни понеслись рысью, слились в одну летящую вперёд массу, не давая возможности вздохнуть и распрямиться. Через полгода, словно очнувшись, он ощутил на улице, что пришла весна, и понял, что время нигде не летит так стремительно, как в Москве.

Самым трудным периодом для него стала вторая половина лета. В июне закончились платные занятия со школьниками, которым он помогал готовиться к экзаменам, потом гостевые этажи закрыли на летний ремонт, и для теоретика новейшей истории наступил период жёсткого безденежья.

В детстве, когда он, бывало, воротил нос от супа и котлет, ему приходилось слушать рассказы бабушки о голоде во время войны. Тогда они звучали для него как далёкая притча. Теперь он на собственной шкуре испытал – не голод, конечно, просто недоедание. И пришёл в ужас от того, насколько хрупкими оказались его принципы и гордость перед этим старым, как мир, самым заурядным бичом человека.

Чтобы не пересказывать все его мытарства, упомянем только: в августе он дошёл до того, что рано утром, пока немногочисленный не разъехавшийся на каникулы народ в общаге спал, он тихо вставал, надевал самую незаметную и старую одежду и с хозяйственной сумкой последовательно и внимательно обходил лестничные пролёты всех шестнадцати этажей своего корпуса в поисках оставленных пивных бутылок. Собранную противную добычу, вытряхнув из неё последние капли, он, преодолевая брезгливость, ополаскивал из-под крана, не высушив, как следует, нёс в ближайший пункт приёма стеклотары, выстаивал очередь с какими-то алкашами, получал в окошечке на руки несколько десятков рублей и покупал на них полкило самых дешёвых пельменей, полторашку лимонада и, если хватало, банку килек в томате. Через час он уже «пировал» в своей комнате с блаженством, не снившимся никакому Лукуллу. Бывало, что, задумавшись, он машинально начинал грызть сырые пельмени до закипания воды в кастрюльке. Это были недели, когда он, молодой парень выше среднего роста, похудел до шестидесяти килограммов.

Но прозябание не бывает вечным для терпеливого и деятельного. В следующие несколько лет жизнь у Андрея, что называется, немного наладилась. Он работал и подрабатывал, опубликовал несколько статей в научных журналах, выступал на конференциях, написал в целом диссертацию и уже выходил на защиту. Пришлось, однако, отсрочить это событие на год с небольшим после формального окончания аспирантуры – за три года не успел, работа «дозрела» на четвёртом.

Окреп он и внешне, не пренебрегая регулярными занятиями на свежем воздухе в спорткомплексе, расположенном сразу же за его общежитием в лесопарке – бегал по усыпанным хвоей дорожкам, отжимался от брусьев, подтягивался на турнике. Вернул нормальный вес, но продолжал оставаться худощавым и на первый взгляд несколько субтильным. Чтобы не приобрести преждевременно образ «ботаника», упрямо долго не надевал очки, несмотря на начавшее ухудшаться зрение.

Бытовая и учебная круговерть в сочетании с невысокими заработками не оставляли ему времени для полноценной личной жизни – с неторопливым ухаживанием, постепенным развитием отношений. Но эпизодическими короткими встречами с девушками, не исключающими неожиданную, ни к чему не обязывающую близость, основанную на взаимном молодом голоде, он не был обделён.

Казалось бы, четырёхлетняя суета и новые впечатления должны были стереть из его памяти образ Гали. Но к своему удивлению в начале пятого года пребывания в столице, в сентябре, он поймал себя на том, что не может забыть лицо и объятия своей бывшей подруги – крутой «заводной» девчонки – невысокой, женственной, с не самым красивым, но живым и умным лицом, внимательным взглядом выразительных карих глаз. Была она импульсивной и своенравной, жадной до жизни и удовольствий, но конкретной и собранной в достижении задуманного.

Их бурный скоротечный роман был основан на той необъяснимой «химии», которая притягивает в юности людей, не объединённых изначально ни общими интересами и целями, ни кругом общения, ни уровнем достатка и сходным статусом. Единственная дочь представителей элиты соседнего районного городка, выбившихся в «шишки» в девяностые, круглая отличница и гордость наупинского филиала академии правосудия, которой прочили блестящую карьеру и отправляли в зарубежные стажировки – и недавно потерявший отца, считающий каждую десятку, пробавляющийся временными «халтурками»,