Ксения Журавлева На берегу

В тот год зима была теплая и малоснежная. Не было ни молчаливых долгих снегопадов, когда снег, будто о чем-то задумавшись, все ложится и ложится неспешно и тихо на высокие белые шапки на еловых ветвях, а замерзшие птицы слетаются к кустам неопавшей калины. Не было ни искристого твердого наста, на котором так любит играть по утрам зимнее солнце, пробираясь вместе со своими зайчиками в самую глубокую, холодную синеву лесной тени, и там лежать, лежать до самого вечера, пока не придет пора налиться медовым светом, и, подмигнув, высоким соснам, скрыться за краем холма. Не было и ясных ночей, когда небо, сложенное из темных тонких льдинок, звенит сразу всеми своими звездами, и одна из них, самая яркая, непременно прячется в ветвях заиндевелого старого дуба.

Пруд всю зиму лежал покрытый лишь тонким слоем льда, на который никто не решался выйти. Сквозь лед пруд видел молочное зимнее небо – первый год, когда ему удалось увидеть небо зимой. Обычно лед был так толст и сверху так плотно укрыт снегом, что через него ничего нельзя было разглядеть, а можно было только ждать, долго ждать до самой весны.

Высокие берега пруда были темны от высохшей травы, лишь кое-где накрытой редкими яблоками снега. С одной стороны берег выступал высоким песчаным обрывом, тоже голым, неодетым. Там росли березы. Некоторые из них так близко подошли к самому краю обрыва, что уже склонились над водой, и только их могучие крепкие корни не позволяли им упасть. Зимой березы тоже дремали, и, покачивая на ветру своими тонкими веточками, сквозь сон говорили друг другу: “Необычная эта зима. И пруд может обмелеть”. И с беспокойством заглядывали сквозь тонкий лед в его большие, смотрящие в небо, глаза.

Пруд не мог им ответить, он умел говорить только рябью на поверхности воды. А сейчас он мог только смотреть, смотреть ввысь и ждать, что будет весной.

В тот год, среди худого полупрозрачного талого снега, среди жухло-серой так и пролежавшей всю зиму непокрытой травы, с торчащими тут и там сухими стебельками пижмы и некогда голубоглазого цикория, тихо кивающих друг другу в такт беспечной песне весеннего ветра, под пересвисты первых возвращающихся с юга птиц на свет появилась молодая березка.

Гибкая, неокрепшая, пробивалась она через влажную темноту пробуждающейся земли и бледно-голубую ледяную талость: «Ти-ли-ли», – пели тонкие холодные струйки. «Ти-ри-ри-ли-ли», – звонко вторили они друг другу и бежали по вытаявшим канавкам в слежавшемся снеге. Бежали туда, в сторону обрыва. «Так-так-так», – говорили они, срываясь с края. «Так-так-кап», – и, падая на песчаный откос, скатывались вниз, к уже покрытому большими круглыми полыньями пруду.

Ни одну из этих струек нельзя было остановить, у каждой из них был свой голос, своя мелодия. Вместе они то вдруг сливались в один высокий тон, то расходились в разные стороны, бежали, переплетались, перестраивались, заливались веселой трелью и снова сливались вместе. Березка слушала эту дивную музыку талой воды и не могла наслушаться.

«Куда? Куда вы бежите?», – спрашивала она.

«Ти-ли-ли. Туда, туда», – отвечали они: «Так-так-так. Так-так-так. Так надо», – и бежали к пруду.

Березка не знала, откуда они и куда держат путь. Не было видно ей пруда за краем обрыва. Но она чувствовала, что там должно быть что-то необыкновенно прекрасное, возможно, непостижимое, такое, что, неустанное стремление к нему само рождает красоту.

А пруд не обмелел. Опрокинувшаяся синева бескрайнего весеннего неба смотрела в его полноводные глаза. Глубинные внутренние силы напитали его: холодные ключи били на дне. Так что даже в самый жаркий день, вдали от берега, он прогревался только у самой поверхности.

Наступило лето. К пруду прибегали дети. Пели, играли и прыгали с разбега в воду. Березка слышала их веселые звонкие голоса и радовалась им своими первыми зелеными листочками.

Вечерами детские голоса стихали. Туман поднимался в камышовых заводях, а по берегам пруда темная трава расстилалась влажным ковром приближающейся ночи. В зарослях осоки крякали, созывая своих утят, серые утки. Над водой иногда пролетала большая северная крачка, широко расправив свои сильные крылья. И от ее громкого тоскливого крика вздрагивали даже горькие листочки серебристой полыни. Темнело. Все замирало. И только дымчато-желтая закатная полоса еще некоторое время светилась над дальним лесом, а потом совсем исчезала под сиреневым покрывалом вечернего неба.

Березы на песчаном откосе тихо шелестели своими шелковыми листочками в почти недвижимой синеве густого душистого воздуха и пели друг другу. Молодая березка тянулась к ним своими тонкими веточками и слушала их протяжные старинные песни, сложенные еще в далекие времена большими старыми березами, которые когда-то тоже росли на этом обрыве. Это было очень давно. Берег тогда был еще не так крут и березы могли подходить ближе к воде. Но каждый год весной талые струйки размывали обрыв, унося с собой бесчисленные желтые песчинки. Все ближе и ближе край обрыва подбирался к березам, и некоторые из них, простояв долгие годы над самой водой, падали вниз. Но пока они еще стояли над обрывом, они могли смотреть в самую глубину лежащего под ними пруда. Могли наблюдать, как меняется его цвет, когда вдруг набегают быстрые летние облака и стихают в траве прыгуны-кузнечики, а бабочки-шоколадницы, сложив свои крылышки, тихо качаются на тонких травинках. Они могли смотреть, как пробегает по его поверхности мелкая рябь под руками легкого ветра. Как в глубине пруда колышутся темные водоросли, как резная березовая тень играет на воде своим шумящим решетом, а быстрые водомерки бегут наперегонки с солнечными пятнышками. Березы смотрели на пруд, каждую минуту такой разный, такой переменчивый, и всегда прекрасный. Смотрели на него, беседовали с ним и пытались понять его. Но пруд мог открыть им очень и очень немногое. О том, что березам удавалось постичь, и о том, куда уйдут они однажды, когда весной снова подмоет песчаный обрыв, они слагали свои песни.

Приближалась осень. Мимолетная пора. Когда березовый шум день ото дня меняет свой цвет. Каждый листочек уже не такой, как другой. Кудрявые ветви шелестят веселой пестрой мозаикой, в которой каждый день появляются все новые оттенки зеленого. И вот, глядишь, уже и светятся в ней первые желтые листочки. Северный ветер, набегая, срывает их и уносит вдаль.

Вот уже плавают желтые листочки у берега пруда. А в лесу обсыпаны ими маленькие зеленые елочки, будто заранее обрядившиеся к новому году. И, глядя на них, становится немного грустно.

Ирга светится яркими оранжевыми и красными круглыми огоньками. Уже почти