Сергей Монастырский Обычная История. Старость

Живем-живем, и не замечаем, как идут годы. И только какой-нибудь случай вдруг напоминает – жизнь-то прошла.

Старость

Утро выдалось хмурым, спать бы и спать в такую погоду, но вставать было надо. Это раз в месяц Иван Евгеньевич регулярно сдавал анализы.

Он спустил ноги на пол, нащупал под кроватью тапочки и сонно посидел на краю постели.

– Ваня! Ты что никуда не торопишься? – голос жены вывел его из полусонного состояния.

– А что? Скорый поезд уйдет? – как всегда при таких разговорах огрызнулся он.

– Кончай, Вань! К открытию опоздаем, два часа в очереди стоять будем!

Да, лаборатория, что была на соседней улице, открывалась рано.

Иван Евгеньевич протопал в туалет, устроился было возле унитаза.

– А ну, стоять! – раздался голос жены, и она появилась за его спиной, держа в руке банку для анализа мочи.

– Давай, я сам! – протянул руку Иван Евгеньевич.

– Куда сам? Опять зальешь всю банку, и пол заодно. Жена кончиками пальцев взяла его за сморщенный член и поднесла банку.

– Лей, давай!

Ну, как-то буднично, обыденно, будто корову выдоила. Никаких других мыслей ни у Ивана Евгеньевича, ни у жены не появилось.

Стоял Иван Евгеньевич у унитаза сонно, лил, вдруг вспомнил!…

Сколько лет назад это было? Много, наверное. Лет, поди, сорок ему было. Лето стояло, жара. И что ему вздумалось зайти в этот маленький магазинчик на одной из улиц их города?! Ах, да, рубашку он хотел купить. Это был магазин рубашек.

Он походил вдоль стеллажей и вешалок с развешанным товаром, хотел было спросить о размере у какой-нибудь продавщицы, как вдруг увидел, что продавщиц вроде и нет! Вернее, они были, но все три, о чем-то переговариваясь стояли, у одного окна и чуть ли ни прижимаясь к стеклу, смотрели на улицу.

Иван Евгеньевич подошел. Да, смотреть было на что!

Под развесистой липой, стоявшей на тротуаре прямо напротив окна, происходило нечто!

Парень и девушка, с красными от возбуждения лицами, обнимались и целовались так, что казалось вот- вот, это произойдет. Что «это» было вполне понятно, потому что девушка запустила ладонь в расстегнутую ширинку парня, а тот естественно что-то мял у нее под платьем.

Толи, обкуренные, они были, то ли пьяные, но возбуждение было искренним, настоящим, и таким, что, казалось сейчас в экстазе займется сексом вся улица. Но улица была пуста. И весь этот экстаз обрушился только для трех бедных продавщиц!

Лица их, показалось Ивану, стали красными, глаза как-то странно сверкали, и при этом они приглушенно, возмущенно между собой перешептывались:

– Какое хамство! Надо бы милицию! Сейчас он ее завалит и трахать начнет.

– Нет, для этого ее развернуть надо! Профессионально, но с каким-то стоном отвечала другая.

– Сейчас все трое кончат! – подумал Иван, и тут же почувствовал, что раньше их кончит и он сам. А также понял, что уже давно стоит он не в зале, а за спинами продавщиц и рука одной из них находится почти у его руки. Ничего уже не соображая, он сжал ее ладонь.

– Вы что? –испуганно спросила продавщица. Но опомнилась не совсем. Лицо ее продолжало гореть, голос был неестественно тихим.

– Померить бы надо, – почему-то сказал Иван, не понимая, зачем он все это делает.

- Пойдемте, – также шепотом сказала продавщица, но руку не отняла.

Они пошли. Как сомнанбулы, они двинулись к примерочной кабине.

– А рубашку? – опомнилась продавщица.

– Там все! – бессвязно бормотал Иван.

Кто из них запахнул занавеску кабины, он не помнил, разворачивая ее спиной!

– Господи! Что же я делаю! – только и услышал Иван. И больше ничего не слышал.

Все поняли только оставшиеся две продавщицы. Им было стыдно, и они вышли на улицу, закрыв дверь магазина.

Когда Иван вышел на улицу, ему тоже стало стыдно.

Он боком прошел мимо продавщиц, пробормотав:

– Спасибо. До свиданья.

– Заходите еще, насмешливо ответила одна из них.

…Иван Евгеньевич очнулся от неожиданного воспоминания. Давно это было. А может быть, и не было. Сейчас прямо не верится.

Жена держала над банкой сморщенный член.

– Ну, скоро ты?! Опаздываем!

И Иван Евгеньевич понял.

Наступила старость.

Обычная история

Летом дом этот на окраине поселка зарастал бурьяном, по самые окна и краска давно уже облезла с резных наличников, да и глянцевые некогда стены из добротных бревен покрылись сизым мхом. Зимой опять же по самые окна заметала его сугробами метель и протоптанных к нему тропинок, или просто человеческих следов не было до самой весны.

Давно умер дом. Умерла и его хозяйка Анна Михайловна и все те, кто жил когда-то в этом доме.

Могила Анны Михайловны тоже давно заросла бурьяном, в зимой снег вообще сравнивал ее с чистым полем, и не только потому, что давно уже никто не приходил к этой могиле, но и потому, что была Анна Михайловна похоронена не в общем ряду кладбищенских оград, а особняком, в небольшом отдалении. Такое на Руси наказание самоубийцам.

И хотя батюшка жаловал ее при жизни, даже помогал, но нарушить неписанное правило не мог. Тем более, что кладбище поселковое находилось при единственной в поселке церкви.

Лежит Анна Михайловна, успокоилась.

Лежит невдалеке, на этом же кладбище, дочь ее Лариса – отмаялась. И где-то на этой огромной земле, лежит, а может еще и не лежит, сын ее Павел.

Жив ли, умер ли, никто не знает.

Вот и все, кто был в ее жизни. Больше никого нет. Был, правда, еще муж, Василий, но было это так давно, и была она с ним так мало – четыре всего-то года, что уже и не вспоминала. Когда только начиналась, казалось, что краше ей не будет. И казалось, что будет эта жизнь солнечной, радостной, как та весна, когда они с Василием поженились. Любовь была – боже мой! И весна – боже мой! И все впереди было прекрасно.

До тех пор, пока не привезли Василия с лесопилки, изуродованного, мертвого. Придавило рассыпавшейся

горой бревен.

А были уже и дети – Лариса, Павел. И повела ее с этого дня судьба другой дорогой – грязной и мрачной.

Солнце иногда всходило и над этой дорогой, но было как бы ни на их празднике. Так светило, но и не грело.

Работать ей в поселке было негде – лесопилка была единственным предприятием, и конечно, все рабочие места там были заняты мужчинами.

Все остальное – для специалистов – врачи, учителя, чиновники.

А детей двое. А до пенсии – ух как далеко! А пособие по потери кормильца – мизерное.

А детям расти надо. Жила огородом, мелкой подработкой – пол. например, в конторе мыла. Да, для крупной и времени-то не было. Детей накормить, обстирать, все по хозяйству сделать!

В общем, – крутилась. Да все крутятся! Но была одна радость – любила читать. Ждала