Алексей Лучников У пилота в плену

Промзона комфорта

Алтайские зубья белеющих гор – намек на ракету. А мы не решились с тобой до сих пор покинуть планету. Конечно, привычным все стало вокруг – промзона комфорта. И ты не хотела бы старых подруг оставить за бортом. Скидаем все «планы на завтра» в баул – на пасмурный день их. Покинем, минуя тревог караул, приют убеждений. Нас держит забор из колючих причин, а как перепрыгнуть?! Что если там пропасть? Кто будет лечить? Беспечно погибнуть?! От скуки Америк бы новых открыть, но мы не Колумбы. С чего это в тридцать незрелая прыть?

Наверное, глупо поверить умильным постам в Instagram, успехам ва-банков; вселяться в страницы живых мелодрам, Лабковский – не Данко!

Зарплата, квартира, уют на двоих, простые соседи. И ветер свободы предательски стих…

А может, уедем?

Вселенная на двоих

Мои чувства – объект неопознанный.

Ты по ним попадешь во вселенную,

Где планеты укутаны веснами,

Где любовь – это что-то нетленное,

Где любовь – это чудо рожденное,

Словно звезды, из взрывов и хаоса.

Скоротаем здесь нам отведенное

Без репостов и нужного ракурса?!

Пусть планеты пока без названия,

Упакованы, все еще с бирками,

Ты сама на них выстроишь здания

И наполнишь жилыми квартирками.

Разукрасим дворы метеорами,

Для свиданий запомним локации.

Если встретим мечты непокорные,

Отдадим их на суд гравитации.

Закипят между гор реки радости –

Искупаемся в них, держась за руки.

Разбросаем причины для зависти,

Возрождая любовные навыки.

Все планеты мои станут нашими

И с твоими сольются орбитами.

Забывая закаты вчерашние,

Мы оставим надежды за титрами.

Наши чувства еще необузданны.

У нас есть чем заняться за стенами.

До тебя я был в карцере узником,

А теперь на двоих – вся вселенная.

Изгнанник

Все, что в тумане оставлено,

Кажется брошенным в панике.

В городе, августом сваренном,

Ночь. Я похож на изгнанника.

Изгнан из племени робости.

Племени тайного гейзера.

Племени правил без совести.

Племени вычурной версии.

Сдавшись покорно обычаям,

Видел свободу в традициях.

Но оказалось, привычное –

Вечной тюрьмы репетиция.

Ревность твоя как наручники –

Не убежать с территории.

Я был морально измученным

Практикой, а не теорией.

Твердо держала на привязи

Рьяных коней вдохновения.

И я никак не мог выразить

Гадкое чувство стеснения.

Кратные терпкие нежности

По календарному графику

Были симптомами верности

В буднях разлучного трафика.

Стая некормленых комплексов

Рот затыкала амбициям.

Я заблудился без компаса

Прыгая в глушь за синицами.

Спрятав печаль за причинами,

Я убежал без известия

Между больными порывами

В редкий тоннель равновесия.

Резкая весточка в сотовом:

«Слабый, ты изгнан из племени»…

Память позывами рвотными

Выгнала немощных демонов.

Серые стены намочены

Потом дождя-трудоголика.

Улицы сном обесточены

В свете столбов-меланхоликов.

Ночь держит месяц на привязи.

Звездами мир зарешеченный.

Нет в чувствах жалости примеси,

Лишь тишина бесконечная.

Платье

Покурил. Уже целые сутки

Не ходил за спиртным в магазин.

Задремал в престарелой маршрутке

С колыбельной уставших резин…

И опять ты приснилась мне в платье,

На котором черты хризантем

Повторяют заливы в закате

И воздушны, как сахарный крем.

Каждый шов, как дорога до рая,

Чуткой ниточкой выточен крой.

Нежных складок волнистая стая

Завлекает игрой кружевной.

Подарил это платье с получки

От подпольных продаж сигарет.

Расточительный, хрупкий, колючий –

Наш совместный семейный бюджет.

Надевала его, украшая

Серый вечер хрущевских коммун.

Я снимал не спеша, обещая

Не дарить этот миг никому.

Так мы ночь продлевали спонтанно,

Отрезая рассвет вихрем штор,

А напротив, со спинки дивана,

Чуть смущал хризантемовый взор…

Этот сон хуже всякого спирта –

В одиночества плен поводырь.

Твое платье слезами залито

И тоскою затерто до дыр.

Без тебя оно – памятник ветхий,

В неотступное прошлое нить…

Засквозили дверные прорехи

На конечной. Пора выходить.

Пошатнулись озябшие тени,

Разбрелись второпях со двора.

Твое платье никто не наденет –

Я украсил им «тело» костра.

После разлуки

Одиноких лечат долгие вояжи,

Переезды в никуда.

Под тяжелой оболочкой фюзеляжа

Остается город А.

Чувства сдал по объявленью. За бесценок

Сердце первый встречный взял.

От любви очистятся с годами вены.

По-другому жить нельзя.

Благодарен книгам – тренируют память.

Остальное можно сжечь.

Если вспомнить нас отрывками, местами

Мы играли странный скетч.

Дневники стихов чернилами ошибок

Пропитаются. Потом

Перейду на написание верлибров.

Раз свобода, то во всем.

Под тяжелой оболочкой фюзеляжа

Расстелился город Б –

Незнакомый. В пьяных днях ажиотажа

Я забуду о тебе.

Перед встречей

Позабуду помятые лица,

Зачеркну список завтрашних дел.

Мне неважно, что может случиться.

Я увидеть тебя захотел.

И пускай бескорыстная совесть

Ищет в душах прилежных приют…

Я не ей подарю свою повесть,

Мои мысли тобою живут.

Разменяю на ночь свои тени,

Поменяю легко дождь на снег…

Лишь тебя мне никто не заменит,

Твой чувства – святой оберег.

Июль

Вместо чая налью тебе лето –

Ароматный и терпкий июль,

Но по зову кукушки рассветной

Ты покинешь ночной «вестибюль».

В светлых залах, украшенных небом

Здесь пунктирами, там синевой,

Поцелуи твои, как плацебо,

Повышают порог болевой.

Хочешь – вырежи душу продольно,

Можешь вывихнуть сердце – крича:

Мне не больно! Не больно! Не больно!

Я твоя! Я твоя? Я ничья!

К расставаниям можно привыкнуть.

Повторяемость их – горький счет.

На пороге полуденных стыков

Буду ждать нецелованных щек.

В белых чашках остывшее лето.

Этим чаем кто будет согрет?

Не бери впредь обратных билетов.

Я устала смотреть тебе в след.

Босиком

Босиком по зеленым паркетам,

Обнимая лучей лепестки…

Собирая ромашки в букеты,

Ты моей не отпустишь руки.

Босиком по асфальту и лужам,

Неотступным ветрам вопреки…

Вихрь счастья в объятьях закружит –

Ты моей не отпустишь руки.

Босиком по границе обрыва,

Повторяя изгибы реки…

Ты поддашься душевным порывам,

Но моей не отпустишь руки.

Босиком мы отправимся к звездам,

Излечить любопытства недуг.

Под туманом кометных