Милена Антонова Круга нет. Акварель душевных переживаний

Кинематограф

Это город. Еще рано. Полусумрак, полусвет.

А потом на крышах солнце, а на стенах еще нет.

А потом в стене внезапно загорается окно.

Возникает звук рояля. Начинается кино.

И очнулся, и качнулся, завертелся шар земной.

Ах, механик, ради бога, что ты делаешь со мной!

Этот луч, прямой и резкий, эта света полоса

заставляет меня плакать и смеяться два часа,

быть участником событий, пить, любить, идти на дно…

Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!

Но в отличие от театрального спектакля, здесь никому не дано сыграть свою роль дважды. И все театральные приемы тут излишни, все держится на «оттенках и полутонах»

Поэтическая манера Левитанского «акварель душевных переживаний»

-У Левитанского было необыкновенно серьезное отношение к каждому написанному слову – трепетное….

Ирина: Когда я спрашивала его, происходило ли действительно у него в жизни то или иное событие, описанное в стихах, он отвечал известной цитатой: «читайте мои книги, там все про меня написано» Он как то сказал мне : «неужели ты не видишь- ни одно мое стихотворение не придумано, не взято из головы, все это происходило со мной на самом деле.

Я медленно учился жить,

ученье трудно мне давалось.

К тому же часто удавалось

урок на после отложить.

Полжизни я учился жить,

и мне за леность доставалось —

но ведь полжизни оставалось,

я полагал, куда спешить!

И снова, снова к тем азам,

в бумагу с головой заройся.

– Сезам,– я говорю,– откройся!

– Не отворяется Сезам.

-Но Сезам все-таки открылся !

– Море по латышски называется Юра.. Казалось, что кто то дарил ему простую такую возможность найти наконец то себя в этом мире

– Море

по-латышски

называется ю р а,

Л: но я не знал еще этого,

когда вышел однажды под вечер

на пустынное побережье

и внезапно увидел огромную,

указывающую куда-то вдаль

стрелу,

на которой было написано

мое имя Юра

Это было забавно и странно,

хотя и немного жутко

одновременно.

Л: Казалось, что кто-то

мне дарит

простую такую возможность

найти наконец-то себя

в этом мире.

– Это было игрой

под названьем

«Ищите себя»

(и, конечно, в нем слышалась просьба

«ищите меня!»,

ибо сам не найдешь себя,

если кто-то тебя не найдет)…

– «Как» важнее, чем «что». Я даже думаю , «что»– может быть , вообще не важно.

– Ибо ничто из области «что» не спасёт никакое произведение искусства от всегда возможного провала

– Да, в поэзии много непонятного, но когда «написать непонятно» становится творческой задачей – это, по моему, просто от невоспитанности.

И мне кажется, что по-настоящему интеллигентное искусство – это искусство, которое по крайней мере стремится к тому, чтобы быть понятым. Чтобы быть прозрачным

Я лежал на этом снегу

и не знал,

что я замерзаю,

и лыжи идущих мимо

поскрипывали

почти что у моего лица.

Близко горела деревня,

небо было от этого красным,

и снег подо мною

был красным,

как поле маков,

и было тепло на этом снегу,

как в детстве

под одеялом,

и я уже засыпал,

засыпал,

возвращаясь в детство

под стук пролетки

по булыжнику мостовой,

на веранду,

застекленную красным,

где красные помидоры в тарелке,

и золотые шары у крылечка —

звук пролетки,

цоканье лошадиных подков

по квадратикам

красных булыжин.

– Левитанский не тщился что-либо вспоминать, принимая забвение как должное и понимая его мнимость. «Я все забыл» – произнесет он, чтобы подтвердить это и опровергнуть, уподобляя себя то “мушке в янтаре”, то Вечному огню, то пламени гильзы в блиндаже… “Все забыл”, “все избыл”, “все почти забыл”, “все хочу забыть”… Будто его память автономна и не зависит от него самого

Ну что с того, что я там был?

Я был давно, я всё забыл.

Не помню дней, не помню дат,

Ни тех форсированных рек.

– Я неопознанный солдат,

Я рядовой, я имярек.

Я меткой пули недолёт,

Я лёд кровавый в январе.

Я прочно впаян в этот лёд,

Я в нём, как мушка в янтаре.

– Ну что с того, что я там был?

Я всё избыл, я всё забыл.

Не помню дат, не помню дней,

Названий вспомнить не могу.

– Ну что с того, что я там был,

В том грозном быть или не быть?

Я это всё почти забыл.

Я это всё хочу забыть.

Я не участвую в войне —

Она участвует во мне.

И отблеск Вечного огня

Дрожит на скулах у меня.

Уже меня не исключить

Из этих лет, из той войны,

Уже меня не излечить

От тех снегов, от той зимы.

И с той землёй, и с той зимой

Уже меня не разлучить,

До тех снегов, где вам уже

Моих следов не различить.

Ну что с того, что я там был?!

– Война ведь слилась с молодостью, романами, влюбленностями, надеждами,

– И потом вообще человек так устроен, что вспоминает чаще не плохое, а хорошее. Вот ведь не вспоминается , как мерз на снегу, а вспоминается про то, как спирт пили, и какая была блондинка-медсестра».

Все равно жизнь шла своим чередом.

Вижу- узнаю по фотографии- поэта. Похоже, он с кем то условился о встрече, кого то ждал . В такие минуты человек не просто открыт, но беззащитен.

– Нет, все же некрасиво быть знаменитым . Некрасиво, стыдно, страшно .

Л: В поэзии ни опыт, ни мастерство, ни слава, ни успех не значат ровным счетом ничего, потому что…

П: …«Все стихи однажды уже были»

Он говорил, говорил-все более вопросительной, почти что просительной делалась интонация его, и я ловил себя на чувстве, что это он ко мне , а не я к нему пришёл за советом и поддержкой, что это он моложе меня вдвое.

Я увидел, как бесконечно он одинок.

Одиночество, не восполняемое ни любовью, ни дружеством, ни причастностью к миру и веку.

Все всплывает перед глазами одна мимолетная встреча

Зимние сумерки, Поварская, он медленно идёт к ЦДЛ. Спортивная куртка, сумка через плечо, вязаная шапочка.

Старый ребёнок- как было сказано им самим, не о себе , впрочем ..

Л: Вы что то, Миша, совсем пропали

«Спешите делать добрые дела»

Захотелось обнять его , утешить, проводить до крыльца- нет, устыдился этого порыва, пообещал:Я вам завтра позвоню, условимся свидеться, поговорим

Не позвонил

Не поговорили

Собирались наскоро,

обнимались ласково,

пели, балагурили,

пили и курили.

День прошел – как не было.

Не поговорили.

Виделись, не виделись,

ни за что обиделись,

помирились, встретились,

шуму натворили.

Год прошел – как не было.

Не поговорили.

Так и жили – наскоро,

и дружили наскоро,

не жалея тратили,

не скупясь дарили.

Жизнь прошла – как не было.

Не поговорили.

– Левитанский как поэт состоялся после тридцати семи – в