сверкнула в лунном свете чешуя. Плавала она великолепно, как и положено рыбе.

Оттер песком ладони, скинул брюки и нырнул следом. В прыжке, где-то между небом и водой блеснуло: "А как плавала Ксения?" Этого я не знал, и никогда не узнал. В шестнадцать лет мы расстались.

Никогда ещё "мы" не звучало так верно. Мы – это я, Аркадий и Ксения Рассольникова. Она поехала в Томск, поступать в медицинский. Мы – в Москву. Разве мог Аркадий Свет Наш Зорин довольствоваться провинциальным вузом?

– Ты меня совсем запутал, – сетовала Ингрид. Мы шли по приморскому бульвару. Чайки кричали в вышине, как безумные… – Получается твой Зорин гений, но водород ему не по зубам?

– Не совсем. Здесь имеет место эмоциональный парадокс: нашей науке необходим гений и он есть, это Зорин. Необходима тема и она есть, это металлический водород.

Я посмотрел на Ингрид.

– Так, – призывно откликнулась она.

– И ничего не нужно менять!

На детской горке были разрисованы перекладины-ступени. Я, не касаясь перил, взбежал на самый верх.

– Ты только вообрази, сколько людей кормится вокруг одного гения! Подумай, ведь им нужно руководить! Раз! – я загибал пальцы. – Его нужно направлять. Два. Необходимо поправлять – три! Советовать – четыре! Следить, чтобы он не заблуждался – пять. Не оступался, не выделялся, не растерялся… – Ингрид рассмеялась и я вместе с ней. Истина бывает смешной. – Наконец, руководить всеми вышеперечисленными руководящими лицами. Этим занимается непосредственно ректор. Всё вместе это называется академия наук.

Что будет, если металлический водород синтезируют? Вся пирамида рухнет в одночасье.

– Зорин возьмёт следующую тему, – Ингрид пожала плечами.

– А если нет? Что если тема будет мелка? Или, напротив, такая, что Зорин не потянет? Не-ет! Лучше уж держаться того, что есть! Что выстроено и утверждено. Теоретики теоретизируют, практики практикуют. И слава богу! Пусть так будет всегда.

– А ты? Чем занимаешься ты в этой "машине обслуживающей гения"?

– Ничем! – Я съехал по горке на выпрямленных ногах. – У меня свой проект. От-дель-ный.

В лаборатории тихо и ярко. В первый момент от света слепнешь, потом глаза привыкают. Миша Слуцкий возится над установкой. Над моей установкой. Над нашей установкой – так будет честнее. Миша Слуцкий – техник. Руководитель группы "паяльников" – так называют схемотехников и "прогеров" – программистов.

Миша удивительный человек. Он может заставить работать что угодно (я давно с ним работаю и могу это утверждать наверное), при этом он не в состоянии сгенерировать хоть мало-мальски оригинальную идею. Как-то на вечеринке (не удивляйтесь, такое случается) завкаф Бакштейн, откашлявшись по-стариковски, сравнил Слуцкого с Бетховеном – глухим музыкантом. Сравнение красивое, но не совсем верное: Бетховен писал собственную музыку, Слуцкий играет написанное кем-то. И замечательно! Замечательно, что этот "кто-то" – ваш покорный слуга.

– Как установка? – знаю, что всё в порядке и потому спрашиваю.

– Серж, это потрясающе! – Миша снимает бифокальный увеличитель, мнёт пальцами раскрасневшиеся глаза. – Сегодня откалибровал сканер и опробовал на себе. Поразительная точность!

Мишкина энергия перетекает ко мне, заряжает, как электроток заряжает аккумулятор. Я загораюсь.

– Попробуем? – киваю ему сесть в кресло, сам становлюсь за пультом.

Мишка надевает шлем, утыканный проводами и говорит, что по большому счёту эта "солдатская каска" больше не нужна. Пьезо-магнитный считыватель такой чувствительности, что позволяет полуметровое расстояние.

– Пятьдесят-шестьдесят сантиметров дают менее процента погрешности. Я проверил.

В груди возникает волнение, ещё один шаг сделан – этот громоздкий шлем меня всегда раздражал, казался артефактом каменного века.

Слуцкий продолжает, говорит, что если настроить передатчик точнее, то останутся только:

– Маленькая антеннка возле головы клиента, плюс коробочка передатчика и всё! Приёмник и обсчитывающая станция – в пределах километра.

Тихонько гудит прибор. Я думаю об Ингрид. О её маленьких грудях с острыми сосками, о родинке на левом плече. "Жаль, что в кресле Слуцкий, а не я. Было бы интересно взглянуть на мыслеобраз этой девушки…"

– Что это такое? "мыслеобразы"? – Ингрид сегодня божественна. На ней сарафан с глубоким вырезом. Вырез математически точен, параболичен: игрек равняется иксу во второй степени плюс двенадцать. – Зачем они?

Не могу припомнить, к тому моменту мы уже были близки? Или я ещё предвкушал? Вы спросите, какая в этом разница? И я отвечу, что вкус плода всегда отличается от ожидания.

– Если ты спрашиваешь о практическом применении, то их масса. Представь, ты сидишь в кинотеатре, и что-то тебя отвлекает. Шуршание обёртки, кашель за спиной, хлопнувшая дверь. Ты отворачиваешься, и часть зрелища пропадает. Тебе это неприятно. Если транслировать мыслеобразы прямо в мозг, этого не случится. Даже если ты отвернёшься, картинка сложится полностью. Как и задумывал режиссёр.

– Так эта возня ради развлечений? – она опять терзает меня, старается "поддеть".

– Есть и полезное поле… хм… красивое сочетание: "полезное поле". Это поле ещё шире. От диагностики альцгеймера на ранних стадиях, до абсолютного детектора лжи.

– Аппарат читает мысли?

– Грубо! – я поморщился и отвернулся – моя очередь мучить и дразнить. Её любопытство задето, а любопытство и кошку сгубило. – Сформулируй иначе. Попробуй задать верный вопрос.

Она задумывается на секунду, не более:

– Почему именно эта тема?

Я не показал виду, но в очередной раз поразился её… проникающей способности. "Я только учусь читать мысли, детка, а ты уже свободно это делаешь".

На бульваре безлюдно. Необъятная тётка в полосатом халате и белой наколке продаёт мороженое. Я купил две порции, подумал и взял ещё две. Знаю, что она любит.

– Отчасти я даже благодарен Бакштейну. После того, как он меня вышвырнул из металлического водорода, я задумался: зачем всё это нужно? Говоря твоими словами, чего ради эта возня?

Квантовая физика, физика заряженных частиц, плазма, распад частиц… водород этот, наконец, металлический – всё это ерунда, если вдуматься. Чепуха и прах – вот к какому выводу я пришел. Человеку нужен человек. Понимаешь? По-прежнему, как и раньше, как и сто лет назад, как и двести. Человек и