И вот, нанесен первый удар! Потом второй, третий, наконец – четвертый, но я умело оборонялся всем, чем только можно. Но когда защитные элементы были раздроблены на мелкие куски, я перебежал в другую комнату, где лежал виолончельный смычок за пятьсот чеков. Именно им я поставил блок, когда Анатолий Дмитриевич наносил свирепый удар кулаком наотмашь. Смычок разлетелся на несколько частей, и это была моя первая настоящая победа!
Виолончелист долго и молча смотрел на сломанный смычок, и ничего не сказав насчет происшедшего, пошел спать. После этого столкновения, ни меня, ни сестру он больше и пальцем не тронул. Вот такой поучительный случай. Всем родителям бывшего СССР советую прочитать эту часть повествования.
В "послевоенные годы" отцу постоянно не везло на эти злосчастные смычки. То там оставит, то здесь потеряет. Хорошо, что с неких пор стал брать с собой запасные (дешевые). Но в целом, непонятно откуда эта напасть стала на него сваливаться. Один раз в Монако в аэропорту оставил чужой смычок в зале ожидания и потом, спохватившись, стал звонить из дома в тамошний аэропорт. Ну, не смешно ли? Это все равно, что бриллиантовое кольцо оставить на овощном рынке в Танзании. Конечно же, сразу там и "свистнули". Скорее всего, какие-нибудь теннисисты – участники турнира Rolex Masters. Больше некому. По телефону из аэропорта отцу сообщили, что не имеют понятия не только о смычках и виолончелях, но и о симфонической музыке в целом.
Еще один случай произошел в один из дней конца двадцатого века. Я встречал отца в аэропорту Шереметьево. Он прилетел из Штатов, где без умолку, на протяжении сорока дней играл Шестую симфонию Чайковского для американских старух. Конечно, исполнял не один. Он значился тогда вторым концертмейстером московского филармонического оркестра, с которым и проделывал этот дешевый трюк.
Багаж был очень массивным: два больших чемодана с дорогой импортной одеждой и обувью, редкими марочными винами, всевозможными подарками для людей близкого окружения (не менее ста человек). Плюс две средних сумки на ремнях, рюкзак, виолончель за спиной и новый дорогой смычок, который отец приобрел по знакомству у нью-йоркского (бывшего советского спекулянта) мастера по ремонту и перепродажи струнных инструментов. Об этом смычке Анатолий Дмитриевич мечтал всю жизнь, за что и отдал несколько тысяч долларов.
Из Шереметьево мы переместились на Курский вокзал, чтобы отбыть ближайшим поездом в Нижний Новгород. Билетов на дневные рейсы не оказалось, но нам нашли последние два места в купе за какую-то бешеную цену на ночной поезд.
Еще входя в вагон, я заволновался, обнаружив странную компанию в количестве шести человек, которая расположилась в коридоре, вдоль окон. Стояли как по стойке смирно и ни на кого не обращали внимания. Это были люди откровенно яркой северокавказской внешности. Но когда мы зашли в купе, тревога только усилилась. Нашим соседом оказался человек небывалых размеров и не самого наивного взгляда. Я всегда мог безошибочно угадать национальность человека по цвету кожи лица и акценту, но попутчик на наше приветствие ничего не ответил, а его брови говорили о том, что это, скорее всего, азербайджанец.
Забегая недалеко вперед, могу сказать, что я не ошибся. Пассажир сидел и внимательно следил за нашим багажом, который мы с отцом пытались уместить на полках тесного купе. Я уже где-то мысленно попрощался со всеми чемоданами, лишь бы остаться живыми.
В те неспокойные годы начала девяностых, у проводников и ночных налетчиков на пассажирские поезда был негласный договор. Проводники имели небольшой процент с награбленного в вагонах. Милиция старалась этого не замечать. Возможно, она была тоже "при делах", а может, просто не вмешивалась. Мне об этом кто-то говорил, но я не придавал этому большого значения, будучи уверенным, что с этим на вряд ли столкнусь. И тут я вспомнил предостережения уже пострадавших от железнодорожных происшествий.
Мы с отцом договорились поочередно дежурить, сменяя друг друга каждый час. Легли на верхние полки. Я первый стал караулить, делая вид, что сплю. Наш сосед даже не ложился. Он пил чай, подозрительно часто переводя свой орлиный взгляд с меня на наши чемоданы и обратно.
Но, вдруг! О, ужас! Утро. Я неожиданно понимаю, что мы с отцом уснули. Кто-то из нас оплошал. Видимо я не выдержал испытания ночным бдением. Странно, сколько раз в рядах Советской Армии я преодолевал это с честью. Мне даже нравилась караульная служба – с детства был "совой".
Но несказанным образом, чемоданы были на месте. Я просмотрел все внимательно: не только виолончель, но и сумки были целы. Странно. Азербайджанец продолжал сидеть в той же позе, в которой я его наблюдал перед сном, когда тот пил чай. Теперь он с утра ел йогурт, смотрел на нас и улыбался.
– Ну, что сони, проснулись? – с кавказским акцентом поприветствовал нас наш попутчик.
– Доброе утро! – ответил сонным сипловатым голосом Анатолий Дмитриевич, – Вы что, так и не ложились?
– Да, ляжешь тут с вами, – продолжил сосед по купе.
– А что-то случилось? – поинтересовался я.
– Да, ничего особенного, – ответил попутчик. – Я когда вошел в вагон и увидел этих шестерых друзей, то понял, что к чему. Единственное, мне нужно было понять, какое купе они будут "окучивать". Когда вы появились здесь, стало понятно, что мимо такого товара они не пройдут. Я прекрасно видел, как вы волнуетесь за свои чемоданы, но сон вас переборол. Мне нельзя было спать ни секунды. Дверь в купе я на ночь закрыл, но приблизительно через час она, совершенно ожидаемо, стала приоткрываться и в прощелине появилась рука, чтобы отпереть засов. У меня когда-то был коричневый пояс по дзюдо, к тому же я довольно искушен в уличных боях, имею хороший опыт. Я тут же заломил руку грабителя и открыл дверь купе. Все остальные члены банды были в растерянности. Они вели себя так, как будто со своим напарником не знакомы. Я повел его в тамбур, и тут вся компания последовала за нами. Я оказывался в западне. Тогда я с ними вступил в диалог, мол, если сделаете еще шаг в нашу сторону, то мне придется вашему другу сломать руку. Один из них усмехнулся и хотел с налету сбить меня с ног. Тогда я, не долго думая, выкрутил запястья своему пленнику так, что он заорал как зверь. На шум прибежала проводница. Еще двоих, что бросились защищать своего друга, я уложил, не проявляя особых усилий, а остальные не полезли. Тогда я сказал, чтобы она открыла дверь наружу. У меня возникла мысль выкинуть их с поезда, благо
