тоном произнёс парень.

– Верни булки, – вставая, проговорил Эмиль.

Севиль тоже встала, поправила кофточку.

– Юнг, – позвала она Юнга. – Это вообще-то не твои булочки.

– Милая Сив, фигуру испортишь, если будешь столько лопать. Я же о тебе забочусь, – елейным голоском отозвался тот.

Мальвина с Иреной заинтригованно следили за нарастающей потасовкой. Кухарка была в этот момент в кладовке и ничего не видела и не слышала и не знала.

– Не смей так говорить с моей сестрой! – крикнул Эмиль, покраснев от злости.

Люций с любопытством взглянул на пацана.

– А то что, заноза кое-где? Ударишь меня? Смотри, а то сегодня поговаривают, страшная ночка будет. Как сестричку не похитила бы, – он ухмыльнулся и добавил. – Как дражайшую Тиону.

Эмиль не сдержался и заехал кулаком по физиономии Юнга. Напал на него, и стал колотить, куда попало. Девочки завизжали, от чего из кладовки выбежала кухарка и ахнула, да охнула.

Юнг пытался отбиться от Эмиля. Он думал, что сможет побить того и превратить в сухомятку, но просчитался. Прогневав Миля, он не подумал, что у того случиться прилив сил.

В столовую вбежали учителя и другие дети. Учитель химии и биологии Анислав Зелинский, схватил Эмиля за шиворот и еле оттащил. Юнга оттащил Радослав Войцеховский.

– Что здесь происходит? – строго осведомилась Марила Вишневская.

– Этот, придурок напал на меня! – вскричал Люций, выплёвывая изо рта кровь.

– Неправда! – заорал Эмиль, всё ещё пытаясь высвободиться из хватки учителя.

Марила Вишневская посмотрела на целёхонького Эмиля, лишь с маленькой ссадиной на щеке. Перевела взгляд на Люция. У того кровоточила щека, виднелся нехилый фингал, под правым глазом и футболка была порвана.

– Так Эмиль, – в конец сказала директриса. – Выходные будешь под домашним арестом. Начиная с этого момента. А также будешь целую неделю помогать сторожу Валиславу, в его работах с шести до восьми вечера.

– Но Марила Вишневская! – возмутился такой не справедливостью провинившийся.

– Так! Немедленно в свою комнату! – тоном, не терпящим возражения, сказала директриса.

И Эмилю ничего не оставалось, как поджать губы и повиноваться.

– А ты, Люций, быстро в медпункт, – велела она после ухода Эмиля.

– Слушаюсь Марила Вишневская, – чопорно проговорил Юнг и вышел из столовой.

Медпунктом заведовала Августина. Медицинская комната находилась на первом этаже правого крыла. Юнгу нравилась Августина, пусть даже та была старше его на три года.

– Манила Вишневская, – подала голос, до сих пор молчавшая Севиль. – Вы несправедливы! – заявила она.

– Севиль! – воскликнула директриса, поражённая до глубины души таким поведением девчонки. – Ты грубишь взрослым?

– Я не грублю. Я говорю правду, – ответила девочка, гордо подняв голову и смотря прямо в глаза пожилой женщине.

– Ох! – только и вымолвила пожилая женщина. – Вы с братом одна лишь головная боль! В каждой передряге только вы!

– Не нравиться, так не держите нас в приюте! – огрызнулась та.

Она никогда не умела вовремя заткнуться и всегда страдала из-за своего языка. Ну не любила она врать. Брат учил её, что надо говорить только правду, и только то, что ты думаешь на самом деле. А не то, что от тебя хотят услышать другие. Для неё, конечно, было странно такое поведение, но всё же, её нервы не из стали. Дети тоже способны злиться. А она ненавидела несправедливость. А здесь пахло несправедливостью.

– Так, юная девушка! В комнату, немедленно! Ты под домашним арестом! – взорвалась Марила Вишневская. Она не любила, когда дети приюта возражали ей и её поступкам.

Севиль ничего не ответила. И с такой же гордо поднятой головой, покинула столовую, словно не она, а они были виновные. Из-за этого её характера многие из девчонок недолюбливали её, и теперь злорадно улыбались ей в спину.

Девушка потопала в свою комнату, на третьем этаже, левого крыла. Комната была под номером двадцать пять. В двадцать шестом была комната Эмиля с Шарлем. Она с силой захлопнула дверь. Комнаты в приюте мало чем отличались друг от друга. Маленькие, простецкие, с одним окном, занавески в цветочек и обои в серо-голубых тонах. Две кровати, каждый у противоположной стены, рядом тумбочка. Один шкаф, с двумя половинками, (у комнаты номер 14, была ещё одна тумбочка, так как там жило целых три девочки) трюмо, с всякими тюбиками, кремами. И каждый ребёнок приюта пытался украсить свою половинку так, чтобы можно было знать, что вот эта половинка – его половинка. (Ванные комнаты и туалет, в каждом этаже были по два: один для девочек, другой для мальчиков.)

Севиль прошлёпала босыми ножками до кровати, (сандалии она сняла у порога) убранной пастелью с пёстрыми рисунками клубник. И развалилась на ней. Кровать находилась на левой стороне комнаты. Свою половинку она украсила вазочкой, которую откапала на чердаке, (на чердак запрещалось ходить) наполнила его водой и поставила туда собранные в саду розы, всех оттенков красного. На стене, на изголовье её постели, среди множества масок, висел на гвозде футляр. Она взяла его, уселась обратно, скрестив ноги. Вытащила из футляра музыкальный инструмент под интересным названием кяманча. Подпёрла инструмент к левой ноге, взяла смычок в правую руку, слега прижала к струнам.

Для того чтобы научиться играть на кяманче, Севиль пришлось потрудиться и немало лет. Когда в пять лет, её с братом спросили, на чём бы они хотела играть, Эмиль ответил, что на пианино. Он видел, как на этом инструменте играли на концерте, который показывали на чёрно-белом телевизоре. Маленькая Севиль ничего не ответила. Сказала лишь, что хочет подумать. Тогда, в кабинете директрисы, был допотопный компьютер и Севиль попросила разрешения найти инструмент, который будет ей по душе. Помогала ей вводить слова одна из старших девочек приюта.

Это после был открыт компьютерный кабинет, которым заведовал Анислав Зелинский. Кабинет был открыт на третьем этаже правого крыла, через шесть лет после этого события.

Так вот, Севиль тогда уже знала, что происходит она с братом из страны под названием Азербайджан. Она досконально изучила эту страну по компьютеру и в отделе музыкальных инструментов натолкнулась на кяманчу. Инструмент ей пригляделся, и она заявила о том, что хочет научиться играть на кяманче. Ей ответили, что учителя, который мог бы научить её играть на этом предмете, нет.

– Не побоюсь этого слова, даже во всей Варшаве, а может быть и в Польше, – тогда ответила Марила Вишневская.

Но маленькая девочка так разревелась, так билась в истерике, что быстренько заказали этот инструмент из рубежа. И через неделю с половиной этот самый инструмент вручили Севиль, и сказали, что научиться