Алексей Провоторов ИГЕДО

И ножны, и чехол ручницы ему опечатали тёмным сургучом, как того требовала традиция, ибо сперва он должен был вразумлять словом. Бастиан не снимал печатей с начала осени, все те шесть недель, пока рыскал по окрестностям. За это время ему пришлось всерьёз проверить только Бигейль, травницу. Она одна во всей огромной и полупустой округе творила колдовство достаточно сильное. Он ограничился тем, что устроил ей выволочку. Впрочем, потом они разговорились и разошлись мирно, когда истекал пламенем один из последних закатов октября.

Остальные затаились. Пару раз Мосол порывался было скакать сюда, в сторону долины Игедо, но быстро успокаивался. Всё было тихо с последней, сухой августовской грозы. До нынешней поры.

Капитан королевских изыскателей, стрегоньер Бастиан да Кила, остановил коня перед спуском и смотрел вдаль. Долина Игедо лежала перед ним, сизая, соломенно-золотистая, охристая, и от этого сочетания цветов делалось неспокойно. Низкое рваное небо обещало дождь.

Ветер дул с вершины холма в спину, шумел в ушах, натягивал капюшон Бастиану на голову: надень, мол. Но это был, возможно, последний тёплый ветер в году, и капитан не хотел укрываться от него. Он искал того, кто позвал Красную Птицу, и вполне мог наткнуться на неё саму. Потому глупо было бы отказывать себе в нынешних простых радостях, если он рисковал не дожить до завтрашних.

Ворожеи, стреги, даже тот бешеный колдун с мёртвой костяной рукой, что едва не лишил его языка — Бастиану до сих пор трудно было разговаривать, — это одно. А Красная Птица — совсем другое. Её природа лежала вне естествознания, даже вне магии, по крайней мере, привычной. Поэтому оставалось вопросом, что чувствовал Мосол, безумный конь, там, впереди, куда вело его тёмное слепое чутьё: колдовство стреги или присутствие Красной.

Эта мысль беспокоила Бастиана посильнее, чем близкий дождь. Он взглянул на свою тень, косую и блеклую — тень высокого, худого человека, в плаще, с откинутой на спину широкополой шляпой.

Да, он сразу отправил почтового голубя, и спустя два-три дня по его следам прибудет особый отряд. И затянутый в кожу, с белоснежной крахмальной повязкой на лице, Сигид Тьена примется за свою прямую работу — найти, убить, сжечь Красную Птицу. Если до тех пор вслед за ней со Второй Луны не упадут её брони и свирели в глазированном керамическом яйце, то Сигид справится точно. Если упадут… Вероятно. В конце концов, биться с Птицей — его работа, дело Бастиана — разобраться с колдуном или ведьмой, с тем, кто тварей вызывает.

Конечно, хорошо бы в каждом округе держать не только стрегоньера, но и охотника на Птиц, только вот Сигид, Чёрный Офицер, один такой.

Из всех, кого ведьма могла призвать из леса, из болот, из могил или недр, никого не было хуже Красной Птицы. Хотя бы потому, что она являлась извне — падала со Второй Луны. Такое случалось во времена крупных пожаров. Они притягивали Птиц, покрытых алыми перьями, Птиц, имеющих явное сродство с пламенем: каждая из них, достигнув зрелого возраста, могла управлять огнём. В старину от падения Птицы до той поры, когда она набирала размер, возможность дышать полной грудью и играть на своих свирелях, проходили недели. В прошлый же раз команда Тьены повстречалась с Птицей на четвёртый день, а к вечеру, когда Птица была уже мертва, с неба звездой рухнуло яйцо с Птичьей утварью. Опоздай Сигид с поисками хоть на день, и ему пришлось бы сражаться уже с вооружённой, закованной в керамический панцирь нелюдью. Такая схватка стоила жизни Янкрайту, предшественнику Сигида, такой же сухой и ветреной осенью пять лет тому. Птицу тогда убили солдаты, простые парни из регулярной армии, просто взяли числом. Оставшихся в живых после поразил мор — проливать коричневую кровь Птицы под открытым небом было опасно.

Они падали в разных местах, но всегда там, где творились огонь и магия. И всегда, спустя какое-то время, вслед за окрепшей Птицей Короли Второй Луны присылали ей белую броню из металла и керамики. И тонкие, почти прозрачные фарфоровые свирели с блестящими, как зеркало, металлическими кольцами, что служили птице оружием. Говорили, каждая Птица вырастала особой, и панцирь с оружием подходил только ей одной. Потому их никогда не отправляли вместе — Короли смотрели на растущую Птицу сквозь огромные трубы с линзами, и, глядя, как именно она растёт, на что делается похожа, велели ковать особый, штучный доспех.

Ведьмы же призывали этих странных, с каждым разом всё менее звероподобных и всё более разумных существ не только из злой прихоти. Нет. Многие мечтали добыть части тела Птицы для своих ритуалов, завладеть их свирелями, или поработить их, заставив служить себе. До сих пор никому такое не удавалось. Но желающие находились всегда.

Вот поэтому Бастиан предпочёл бы ещё раз встретить Глиняного Едока, или огромного, мохнатого Альфина с длинным жгучим языком, как тогда, на болотах Пье-Кайпы, в душной зелёной тени кайпарских гниющих лесов. Прикажи стреге, или убей стрегу, и призванные ею существа, обретя свободу, скорее всего уйдут сами. А вот с Красной Птицей такое не пройдёт — каждая из них повинуется только своим Королям. Если бы Бастиан ведал настоящее имя Птицы, он мог бы попытаться подчинить её себе, но в Столистове не было упомянуто ни одного такого. О Птицах, их Королях и Второй Луне было вообще известно мало, так — выцветшие строки в древних книгах да кое-какие сведения, добытые за ту пору, с которой Птицы научились владеть людской речью. Уже лет двадцать как.

Он легонько свистнул, и Мосол начал спуск — туда, вперёд, где после падения Красной Птицы ещё горели леса. Ко Ржи, и Ледо Ютре по кличе Лайка, одинокой ведьме с травой в волосах.

Дорога, уходившая к далёким пока сёлам, почти не вилась; так, петляла немного.

Слева, внизу, виднелась прогалина — одичалый сад согбенных яблонь, с перекрученными, тёмными замшелыми стволами, редкой, пронзительно яркой листвой, с глянцевитыми отблесками редких и мелких яблок. Останки изгороди намекали на то, что здесь когда-то жили люди; а больше ничего не намекало, даже слегка.

Бастиан спустился с холма, накормил Мосла яблоками. Хоть яблони уродили что-то в этой пустой земле, обескровленной, наверное, ещё древним железным городом, который стоял тут и в те времена, когда Короли Второй Луны попытались впервые ступить на земную твердь.

Потом капитан вернулся в седло, и они отправились дальше.

Среди прочих стрегоньеров Бастиан отличался одним — своим конём, который чуял магию гораздо лучше всяких натасканных канареек, скарабеев, запаянных в стеклянный шар и прочих магнитных, светящихся, песчаных