Сталь, владычица над всем металлом, имела верховную власть. Я не знал, что получится.

Получился удар страшной силы, меч вывернуло из моих рук, молот отлетел к стене и упал на землю, а я вскочил на ноги и рванулся к Дрейну.

Я свалил его ударом прежде, чем он снова сжал невидимую руку на рукояти молота.

— Где мой конь? — прокаркал ворон, севший на плечо. Я стоял неподвижно, пряча лицо в тени капюшона. Я не любил яркий свет, а огонь в горне пылал ярко.

— Я не скажу тебе, — ответил кузнец. — Я ковал твой клинок с твоей кровью, ковал Горн с твоим именем на устах, ковал подковы Викла… Но я не верну его. Скажу лишь, что, раз Горн у Беймиша, — он помолчал, — то ни меч, ни конь тебе не помогут.

Я поднял Сталь и взмахнул ею, полоснув Дрейна по пальцам левой руки. Не отрубил, но металл скрежетнул по его тяжёлой кости. Бил я точно.

— Где Викл? — рявкнула птица. Её голос казался ещё более недовольным, чем был бы мой собственный. — Отвечай, иначе я начну отрезать тебе их по одному!

— В лесном стойле. Там, где ты первый раз увидел его, — Дрейн зло сплюнул, во рту блеснул металл. Я задумался о том, сколько металла вообще в его теле. Наверное, я плохо изучил их всех, раз в итоге всё так обернулось.

— Пошли, — коротко скомандовал ворон.

Мы покинули двор через задние ворота и углубились в дубовый лес. Я подталкивал кузнеца мечом в спину, подавляя желание размахнуться посильнее и уложить его на месте. Старые, пожженные молниями деревья скрипели на ветру, гром рокотал почти непрерывно. Месяц на небе напоминал улыбку убийцы. Мне искренне нравилась эта ночь и погода. Жаль было только, что я не мог просто насладиться ею. Да ещё и сердце болело.

Мы вышли к низкому строению на внезапно открывшейся вырубке. По углам стояли столбы с железными самострелами и страшными мордами на прибитых щитах.

Дрейн сказал что-то — видно, успокоил самострелы, — и мы подошли ближе.

Викл заржал, радуясь мне. Он был бледен, красные глаза его отсвечивали в темноте, шрамы на ногах чернели нитяными крестами, и железные копыта блестели в полумраке шлифованной сталью.

Мой конь, для которого не существовало непроходимых дорог.

Я вывел его под свет луны. Викл был высок; стальные, как и у кузнеца, зубы поблёскивали в отсветах молний. Он ел всё.

— Хинга говорила, — прошипел Дрейн, сверкая железным языком, — что есть заклятие, способное вернуть тебе силу за счёт твоей крови, взятой для меча, и железа для коня. Для этого ты должен зарубить Викла Сталью и…

Я ударил его в челюсть, располосовав костяшки о стальной язык. Моя кровь потекла по его подбородку, и он лихорадочно стал оттирать её изнанкой фартука. Лёгкий дым поднимался от кожи.

— Ты врёшь, — сказал ворон.

Конечно, он врал. Хинга ничего не говорила ему, иначе он бы ждал меня.

Дрейн зло глянул на меня.

— Я сказал это, чтобы ты зарубил коня, — ответил он наконец.

— Он знает? — Спросил я. — Про меня?

— Да, — сказал Дрейн, отвечая всё тем же взглядом.

Я вынул Сталь и отсёк его лживый железный язык. Ему легче, он просто скуёт себе новый.

Взлетев коню на спину, я взглянул на меч. Линии были извилисты. Никто не знал, чем закончится мой путь, и я собирался выяснить это как можно скорее.

Итак, я обрёл голос, но не Голос, добыл язык кузнеца, вернул своего коня, и теперь мог не беспокоиться о дороге. До тех пор, пока Беймиш не разберётся с Горном окончательно. Он — победившее зло. Я вспомнил крах Солтуорта, последней человеческой надежды. Вспомнил искаженные яростью черты Гейр. Предательское оружие, бьющее в спину. Смятение рядов, грохот заклинаний и свист стрелы.

Я успел тогда сказать два слова. Это меня и спасло.

Но мне было крайне необходимо произнести ещё два. Одним я воззвал бы к Зверю, а вторым… Для этого у меня ещё не всё было готово. Но ночь продолжалась, и я надеялся успеть.

«Он заплатит мне за всё», — подумал я, и понял, что ворон произнёс это вслух. Викл одобряюще всхрапнул. Он любил месть.

Была глубокая ночь, когда мы покинули окрестности Двора Дрейна. Он смотрел нам вслед, молча, конечно. Луна таращилась сквозь рваные облака, словно чужак через занавешенное окно.

Викл нёс меня, безошибочно выбирая дорогу. Мой плащ, цвета тумана и низких облаков, развевался на ветру, и дождь срывался тяжёлыми каплями, но всё время отставал. Серебряная и синяя печаль владела миром, но там, на западе, на краю неба, я видел тонкий тёмный штрих — логово Баута, где он сидел на своём каменном престоле, глядел на мир глазами предателя, а дочь его, цветок Анна-Белл, спала в своей постели.

Я собирался нарушить её сон. Я добыл уже и книгу, и коня, и ворона, и железо. Всё, что мне было нужно — это сосуд. Некоторые заклятия я знал и безо всяких книг.

Но без Голоса мне нечего было и надеяться ни использовать сосуд, ни вызвать Зверя. А если он не ответит на вызов, мне останется лишь постоять у подножия Башни и уйти.

Ворон крикнул коню, и мы полетели быстрее. Старые деревья слились в полосы; мы проскакали по мосту, разбивая его в щепки, но я не успел услышать, как брёвна упали в воду — теперь мы были уже далеко. Дорога пошла в гору, потом свернула, но мы — нет. Викл вознёс меня на лесистый холм, а когда чаща стала совсем густой, помчался подобно белке, отталкиваясь от стволов, прыгая от дерева к дереву. В его копытах было скрыто множество механизмов, дававших ему немало возможностей, и каждый был напоён магией Дрейна.

Потом мы спустились в низину, пересекли болото, где какая-то тварь с белыми глазами пыталась схватить Викла за ногу, после выбрались из леса и вернулись на дорогу. Встречный ветер забивал дыхание, но конь был неутомим. Ворона же мне пришлось спрятать под плащ — Прокла сносило ветром, и он не в силах был догнать нас.

Замок приближался. Я видел его много раз, но всё равно что-то стеснило мне сердце, и боль прошлась по всему телу, так, что сдавленно каркнул Прокл под плащом, ощутив моё состояние.

Мы вломились во Двор Баута через закрытые ворота: Викл развил такую скорость, что выбил их, выбросив вперёд копыта. Людей из стражи разметало в стороны, и мы не остановились подле них.

Конь замедлил свой бег. Мощёный камнем двор тонул в тени пузатых башен под конусами черепичных крыш. Каждая черта была знакома мне здесь, каждый камень. Только флаги на башнях, двуязыкие флаги, цвет которых был неразличим в темноте даже для меня, были чужими, и ветер трепал их так сильно, словно хотел сорвать.

Раньше это место звалось по-другому. Тогда и Баут ещё мог называться человеком, сражаясь на стороне людей. Теперь, когда все человеческие силы были раздавлены, отброшены прочь, он занял эти стены. Приспешник Беймиша, страшного