косиньера, десятками резавшего бывших союзников Баута своим непомерно огромным оружием в той битве.

Я спешился у самых дверей, и камень дрогнул под моими ногами. Никто не ждал меня здесь. Даже странно это было после того, что я сделал с Хингой и Дрейном. Но кто будет предупреждать Баута? Он всегда будет пахнуть предательством, и своей стороны отныне у него нет.

Он вышел, чтобы увидеть меня, стоящего возле коня со стальными копытами, меня, в плаще цвета ночи и предрассветных туч. Наверное, он не видел моего лица, только подбородок и отсвет глаз: оранжевого и зелёного. Большой ворон на моём плече хрипло закричал при виде Баута, выдохнув облачко пара.

О, он был не один. Никто не дал ему сторонней охраны, но его люди были с ним, и их было много.

— Я пришёл за Анной-Белл, Баут, — сказал ворон. — И за мечом. Он по-прежнему в крови?

Тут мне оставалось надеяться лишь на слово, сказанное перед тем, как я пал.

— Даже Анна не смогла отмыть его. Но ты не получишь здесь ничего, кроме смерти, раз уж не захотел достойно встретить её там, при падении Солтуорта.

— Смерть сегодня пришла со мной, — ответил Прокл моими словами.

Это было хорошо, что кровь Гейр осталась на мече, которым Баут убил её в спину. Она была мне нужна.

— Убирайся, — сказал предатель рода человеческого.

— Отдай мне дочь и меч, и я оставлю тебе одну руку и одну ногу.

Баут, одётый в чёрное, со своим широким, вечно каменным лицом, взмахнул рукой, и стрелы полетели в меня.

На этот раз я не стал отбивать их. Повинуясь моей ярости, ворон произнёс слово, и магия Стали отреагировала на него. Это не было так уж сложно и не требовало моего настоящего Голоса.

Изменив путь, стрелы ринулись к Стали, и я взмахом заставил их последовать за острием, как косяк рыб, отшвырнув в сторону. Металл рассыпался в пыль, и я сделал шаг к Бауту.

И его охрана отступила на шаг.

— Убейте его! — крикнул он.

Они бросились на меня, обнажая мечи, защищая своего господина, за которым последовали в свой персональный ад, вынужденные стать уродами у пиршественного стола чудовищ.

Я убил половину из них, прежде чем первый коснулся меня. Его меч подсёк мне ногу. Я взял его голову левой рукой и сжал так, что хрустнула кость. Он упал, и я зарубил ещё двоих. Ворон так и не покинул моего плеча. В этой битве оно было самым безопасным местом.

Остальные откатились, взяв меня в неровное, нервное кольцо. Даже при луне я видел, как побледнел Баут. Чёрная щетина выделялась на его белом лице, словно штрихи гравюры. Ветер гудел в башнях, трепетали флаги, словно змеиные языки, старый лес стонал за стеной, и какая-то птица протяжно и тоскливо кричала в этом лесу.

С лязгом распахнулись двери башни, и пятеро рыцарей вышли из них, закованные в доспехи с головы до ног.

— Ты пришёл за мной? — спросила девушка, тонкая и хрупкая, с сонными глазами, выходя из-за их спин. Платье её, белое, как цветы дрёмы, сливалось с белой кожей. Только волосы, невнятно-серые, портили образ. Глаза казались провалами в ночь.

— Убирайся прочь, пока ты ещё жив. Утром тебя будет искать каждый.

— Утро ещё не настало, — сказал ворон хрипло.

— У тебя нет Голоса, — сказала Анна-Белл, людская колдунья, дочь Баута.

— Ты никто, и звать тебя никак.

Ворон напомнил ей моё имя, и гром в небе отозвался эхом. Анна-Белл равнодушно пожала плечами и сказала одно короткое слово.

Рыцари пошли ко мне, и я понял, что там, в доспехах — нет никого.

Мой меч был в крови, я почти не видел лезвия в темноте, но наносить удары мне это не помешало. Я раскроил щит ближнего рыцаря, вывернулся из-под удара палицей и снёс ему шлем.

Он развернулся. Отсутствие головы никак не повлияло на него. Я отсёк руку второму, подоспевшему сбоку, присел в повороте. Металл подавался как бумага, не оказывал Стали никакого сопротивления. Подсечённые ноги перестали держать, и два рыцаря с грохотом повалились на камни. Безголовый развернулся, и я разрубил его от плеча до поясницы, а потом толкнул на землю. Он упал, роняя сапоги и перчатки. Их оставалось двое, и с ними я покончил быстро.

Был предрассветный час, и тени были глубоки и темны. Я посмотрел в такие же глубокие и тёмные глаза Анны-Белл.

— Ты пойдёшь со мной, — сказал ворон, и Викл согласно фыркнул за моим плечом.

— Только если ты сможешь одолеть это, — сказала она.

Я проследил за её рукой. В тёмном углу, между башнями, зашевелилось что-то, булыжные камни задрожали, вырываясь из мостовой, но не полетели в меня, как я ожидал — силы, видно, у колдуньи были не те, — а стали стягиваться в кучу, вместе с мешками песка, какими-то оглоблями, тележным колесом и прочей рухлядью.

Камень скрежетал о камень, обручи от рассохшихся бочек катились по брусчатке, и зелёные искры пролетали над ними.

Весь этот хлам стал отрываться от земли, и я понял, что сейчас произойдёт.

Голем, с каменными ступнями, тяжёлыми кулачищами из мешков с песком, с плечами из брёвен и колесом телеги вместо головы, пронизанный слабым бледно-зелёным световым шнурком, шагнул ко мне, и земля содрогнулась.

Он не был стальным, и я мало что мог с ним поделать, не владея Голосом.

Поэтому я прыгнул вперёд, на ходу разрубая пополам ближайшего телохранителя Баута, и схватил того за руку, как только он бросился к двери, под защиту дочери. Он вывернулся, вцепившись в меня, и мы покатились по камням.

Шарахнулся Викл, спасаясь от голема.

Баут содрал с меня плащ, я оттолкнул его и выпрямился во весь рост, в помятом и закопчённом светлом доспехе, прижав острие клинка к его горлу.

Все замерли. Я тяжело дышал, и стрела, пробившая когда-то моё сердце, покачивалась в такт моему дыханию. Перо я сломал, а острие так и застряло где-то внутри, не выйдя из спины. Иногда я чувствовал, как оно царапало доспех.

Я успел сказать тогда немногое, прежде чем магия Беймиша лишила меня голоса, и это было правильные слова. Жаль только, первое действовало лишь сутки.

Та битва окончилась на рассвете прошлого дня, когда кто-то из стрелков Беймиша пробил мне сердце почти на вылет. Моё заклинание делало любую опасную рану несмертельной. Разве что в давних книгах Хинги можно было найти нечто подобное.

Меня бросили, посчитав убитым. Я же отсрочил свою гибель на сутки. Хотя жить со стрелой в сердце было больно.

Будь у меня Голос, от проблемы не осталось бы и следа — за жизнь я получил множество смертельных ран, и они оставили лишь лёгкие шрамы.

Теперь же мне оставалось жить лишь до утра, если не удастся увидеться со Зверем. И отобрать свой Горн.

— Анна-Белл, — сказал ворон тихо. — Как видишь, меня не так легко убить. Как твоего отца, например, — я усилил нажим, и Баут