давайте другой нож для меня, — с настойчивостью, присущей беспрекословному подчинению, не отступал от своей просьбы негр.

— Что же такое сделал Осмин? — спросил повар.

— Давайте другой нож для меня, побольше, побольше.

— Прежде я хотел бы узнать, что же сделал Осмин.

— Давайте другой нож для меня, побольше, побольше, еще побольше!

— Хорошо! Я дам тебе нож, если ты мне скажешь, что сделал Осмин.

— Он позволил сделать дыру в стене.

— В какой стене?

— В стене гарема.

— И что дальше?

— Стена была Заиды.

— Любимицы его светлости?

— Любимицы его светлости.

— И что же?

— И что же! К Заиде вошел мужчина.

— Черт возьми!

— Поэтому давайте большой, большой, большой нож для меня отрезать голову Осмину.

— Прости, а что будет с Заидой?

— Его светлость будет гулять в заливе с мешком, Заида будет в этот мешок, его светлость будет бросать мешок в море… Пока, Заида.

И негр, рассмеявшись своей шутке, показал два ряда белых, словно жемчужины, зубов.

— Но когда же? — поинтересовался повар.

— Что когда же? — переспросил негр.

— Когда же Зайду будут бросать в море?

— Сегодня. Начать с Осмина, закончить Заидой.

— И казнь поручена тебе?

— Его светлость приказ дала мне, — гордо выпрямившись, ответил негр.

— Но это дело палача, а не твое.

— Его светлость нет время привозить свой палач, он взял свой повар. Поэтому давайте большой нож мне отрезать голову Осмину.

— Хорошо, хорошо, — перебил его шеф-повар, — сейчас тебе найдут большой нож. Подожди меня здесь.

— Я ждать вас, — ответил негр.

Шеф-повар помчался к г-ну Мартино Дзиру и передал ему просьбу повара его светлости.

Господин Мартино Дзир побежал к его превосходительству министру полиции и предупредил его о том, что творится в гостинице.

Его превосходительство велел запрягать лошадей и отправился к дею.

Он застал его светлость полулежащим на диване и покуривающим в чубуке латакию. Дей опирался спиной о стену: одну ногу он подогнул под себя, а другую вытянул. Дворцовый офицер почесывал ему пятку, а два раба обмахивали его опахалом.

Министр, как это положено, трижды поприветствовал дея; тот склонил голову.

— Ваша светлость, — сказал его превосходительство, — я министр полиции.

— Я тебя знаю, — ответил дей.

— Значит, ваша светлость догадывается о том, что меня привело.

— Нет. Но это не важно, будь гостем.

— Я пришел, чтобы помешать вашей светлости совершить преступление.

— Преступление? Какое же? — спросил дей, вынимая чубук изо рта и глядя на своего собеседника с глубочайшим изумлением.

— Какое? И ваша светлость еще спрашивает! — воскликнул министр. — Разве ваша светлость не намеревается отрубить голову Осмину?

— Отрубить голову Осмину вовсе не преступление, — заметил дей.

— Разве ваша светлость не намеревается бросить в море Зайду?

— Бросить в море Зайду вовсе не преступление, — снова заметил дей.

— Как, бросить в море Зайду и отрубить голову Осмину не преступление?

— Я купил Осмина за пятьсот пиастров, а Зайду за тысячу цехинов, подобно тому как эту трубку я купил за сто дукатов.

— Так! И что же ваша светлость хочет этим сказать? — спросил министр.

— А то, что эта трубка мне принадлежит, и я могу разломать ее на десять, двадцать, пятьдесят кусков, если мне будет угодно так поступить, и до этого никому не должно быть дела. (И паша сломал трубку, разбросав обломки по комнате.)

— Бог с ней, с трубкой! — сказал министр. — Но Осмин, но Заида!

— Не стоят и трубки, — важно изрек дей.

— Как это не стоят и трубки! Мужчина и женщина не стоят и трубки?!

— Осмин не мужчина, а Заида не женщина: они рабы. Я велю отрубить голову Осмину, а Зайду — бросить в море.

— Нет, — сказал его превосходительство.

— Как это «нет»? — воскликнул паша, сделав угрожающий жест.

— Нет, — ответил министр, — нет. По крайней мере, не в Неаполе.

— Гяур, — вопросил дей, — знаешь ли ты, как меня зовут?

— Вас зовут Хусейн-паша.

— Ах ты христианская собака! — с нарастающим гневом воскликнул дей. — Знаешь ли ты, кто я?

— Вы — бывший алжирский дей, а я — нынешний министр полиции Неаполя.

— И что это значит? — спросил дей.

— Это значит, что я отправлю вас в тюрьму, если вы будете держаться дерзко, слышите, любезнейший? — ответил министр с совершенным хладнокровием.

— В тюрьму! — пробормотал дей, вновь опускаясь на диван.

— В тюрьму, — подтвердил министр.

— Хорошо, — сказал Хусейн, — сегодня же вечером я покидаю Неаполь.

— Ваша светлость свободен, как ветер, — ответил министр.

— И то хорошо, — сказал дей.

— Однако при одном условии.

— Каком?

— Ваша светлость поклянется мне Пророком, что никакая беда не случится ни с Осмином, ни с Заидой.

— Осмин и Заида принадлежат мне, — ответил дей, — и я поступлю с ними как мне будет угодно.

— Тогда ваша светлость не уедет.

— Как это я не уеду?

— Не уедете, по крайней мере до тех пор, пока не отдадите мне Осмина и Зайду.

— Никогда! — вскричал дей.

— Тогда я сам заберу их, — заявил министр.

— Вы их заберете? Вы заберете у меня моего евнуха и мою рабыню?

— Вступив на землю Неаполя, ваша рабыня и ваш евнух стали свободными. Вы покинете Неаполь только при условии, что виновные будут переданы в руки королевского правосудия.

— А если я не пожелаю вам их отдать, кто помешает мне уехать?

— Я.

— Вы?

Паша потянулся к кинжалу, министр схватил его за руку повыше запястья.

— Подойдите сюда, — сказал он дею, увлекая его к окну, — посмотрите на улицу. Что вы видите у дверей гостиницы?

— Взвод жандармов.

— Знаете, чего ждет командующий ими капрал? Моего знака, чтобы