совершенного времени. Затем, приблизив к себе микрофон, тоном приказа сказал:

— «Двенадцатый», слушайте внимательно! Встречайте оперативную группу, она будет через тринадцать минут. Обеспечьте стерильность ситуации и обстановки!

— Вас понял, комиссар!

Гард коротким движением руки переключил линию и нажал кнопку тревоги. «Пикколи, Пикколи, — подумал машинально. — В первой десятке столичных антикваров, у него есть чем поживиться!..» В динамике тем временем послышался разочарованный голос инспектора Таратуры:

— Слушаю, господин комиссар…

— Хорошо выспались, Таратура?

— Хм! — ответил динамик. — Как вам сказать… Играем в вист.

— Жаль. Вам может понадобиться хорошо отдохнувшая голова. Берите группу и срочно на улицу Возрождения, 38. Антиквар Мишель Пикколи. Параллельно отправьте кого-нибудь на его основную квартиру, где-то на Фиалковой. Держите связь со мной. Вас встретит сержант Мартенс. Да, и возьмите с собой старину Фукса. Там сейф, и, возможно, еще придется вскрывать квартиру. Все!

Гард выключил микрофон и отметил выезд группы в контрольном журнале. Словно нарочно, чтобы не давать комиссару ни минуты на отдых, опять заработал селектор, и с разных концов города посыпалась «мелочевка», обычная для раннего утра: как только рассветает, на улицах появляются подметальщики и первые прохожие, и вот тут-то и начинают обнаруживаться разбитые витрины лавок и магазинов, спящие мертвецким сном пьяницы на садовых лавочках или в подъездах домов, а то и настоящие «мертвяки». В такие минуты Гард ощущал, как никогда, свое совершеннейшее бессилие перед лицом воистину ураганного налета мелких происшествий, ощущал не столько свою неспособность разобраться в них, сколько предупредить и не допустить, хотя в руках у него и была сверхмощная машина подавления. Всякий раз, занимая место оперативного дежурного по городу, Гард вспоминал детскую сказку про короля, на которого со всех сторон нападали враги, и он никогда не знал, откуда ждать очередного удара. Короля звали Грейбонс, что означало Могучий Малыш, и он сам ощущал себя этим закованным в электронные доспехи хиляком, на которого обрушивались, низвергались целые водопады преступлений и происшествий.

Истины ради надо сказать, что дела, с которыми сталкивался непосредственно комиссар полиции, то есть преступления, соответствующие ему «по рангу», тоже в большинстве случаев происходили неожиданно, хотя и вполне закономерно, приблизительно так, как мы ждем зимой снег и все же он сваливается каждый раз словно снег на голову — простите за тавтологию. В послужном списке Гарда нераскрытых преступлений почти не имелось. Далеко не все сыщики были так удачливы, как он. Впрочем, что значит «удачливы»? Успех комиссара вырастал в значительной степени из его огромного опыта, не говоря уже о его умении, как выражались в полиции, «шевелить ушами», то есть анализировать, взвешивать, тонко наблюдать и учитывать, казалось бы, ничего не значащие детали. Все это тоже пришло не сразу. Когда кто-нибудь называл умение Гарда «даром Божьим», он лишь молчаливо усмехался, лучше других зная, сколько шишек и бессонных ночей скрываются за такими «дарами», сколько лет напряженного труда, и потому «озарения свыше», так поражавшие коллег Гарда, им самим воспринимались как результат сложной, кропотливой и изнурительной работы ума и мышц. Да, именно мышц, поскольку руками и ногами тоже приходилось «двигать»; им, как и всему телу настоящего сыщика, отводилось не последнее место в розыске и вскрытии тайных пружин, лежащих в основе большинства преступлений.

Вот и теперь, отдав необходимые распоряжения. Гард бросил взгляд на часы и понял, что, хотя до конца дежурства и остались какие-то девяносто минут, ему все же не усидеть в мягком кресле на двадцать седьмом этаже управления. Интуиция, которая, вероятно, и есть родная сестра опыта, подсказала, что будет работа не только для ума — для тела тоже. Нажав соответствующую кнопку пульта. Гард коротко произнес:

— Машину к главному подъезду. Пусть ждет!

Увы, ночную кашу все же придется расхлебывать ему, а не сменщику Робертсону, которого звали в управлении «большим специалистом по мелким делам», и, действительно, на пульте вновь зажглась красная лампочка «двенадцатого».

— Что там у вас? — сказал Гард. — Я слушаю, Мартенс.

— Докладывает Таратура, господин комиссар! — почему-то излишне бодрым голосом произнес не сержант, а инспектор Таратура. — Дело плохо! Труп!

— Я так и понял по вашему радостному голосу, инспектор. Давайте подробности.

— Восемь ножевых ран, комиссар, и все, кажется, смертельные, — переходя на более деловой тон, произнес Таратура, однако не удержался и снова прибавил эмоций: — Похоже, комиссар, у нас будет «закрытая комната»!

— Да ну?! — на сей раз не уберегся от восклицания Гард. — Так уж и «закрытая»?!

Прервем повествование, чтобы ввести читателя в курс дела, тем более что комиссар, услышав странную фразу Таратуры, стал ерзать в кресле, усаживаясь прочнее и основательнее, как это делают зрители в театре перед открытием занавеса и началом волнующего спектакля. Можно сказать еще и так: на лице Гарда появилось нечто такое, что был бы способен изобразить хирург, увидев, к примеру, что после вскрытия живота у больного на том месте, где ожидался воспаленный аппендикс, ничего нету, а то, что там должно было быть, находится в грудной клетке. Примерно такую же реакцию вызвали у Гарда слова Таратуры о преступлении в «закрытой комнате».

Этим несложным понятием у криминалистов обозначалось преступление, совершенное таким образом, что представить себе обстоятельства его никак невозможно, хоть тресни, хоть разорвись на куски. Обычно подобных дел в жизни, то есть в реальной действительности, не бывает, они встречаются лишь в уголовных романах и повестях. Словно изгаляясь над человеческой логикой и здравым смыслом, авторы детективов до такой степени усложняют работу следователей, что на каждое их предположение всегда находят контрдовод, а на каждую мысль — чудовищную контридею. Убийцы, например, преспокойным образом выходят из помещения, где они совершили злодейство, а входные двери при этом самым коварным образом оказываются запертыми изнутри! Если вы подумаете, что преступникам удалось выпрыгнуть через окна, вам тут же возразят, что убийство произошло на каком-нибудь девятнадцатом или сто девятнадцатом этаже, где без парашютов и делать нечего. А если вы предположите парашюты, вам заткнут рот утверждением, что окна в этом помещении никогда не открывались и открываться не могут. Убийца ушел через потайную дверь? Нет такой двери! Нырнул в