Парни были правы в ту ночь, когда мы обнаружили, что у Джонаса есть еще один сын — или, скорее, сын, поскольку оказалось, что у меня нет ни унции общей ДНК с этим ублюдком — слава богу. Но других не было. И хотя это может быть правдой, есть еще один человек, кто украл его темное и извращенное сердце. Девушка. Девушка, от которой, я уверен, он хочет, чтобы я был далеко-далеко. По крайней мере, то, на что он пошел, чтобы скрыть ее, похоже, указывает на это.

Слишком плохо для него, что частные детективы Чирилло лучше, чем Джонас, и все попытки, которые он предпринял, чтобы защитить ее, даже разорвать любую связь между Джокером и его собственной семьей.

Его глаза следят за мной, пока я иду по комнате, но он по-прежнему не двигается. Наверное, слишком слаб после всего того времени, что он провел здесь, будучи нашей личной боксерской грушей.

Большинство синяков и порезов на его теле — результат моих собственных кулаков, но не все.

Ребята — даже Дэмиен и Эван, и, очевидно, Гален — с радостью присоединились к небольшой вечеринке, которую мы устроили здесь, в глубине нашего здания. Черт, даже Стелла, наконец, убедила меня отпустить ее сюда однажды ночью, когда Себа не было дома, и она выпустила своего внутреннего монстра на мужчину, который хотел ее смерти. Это было красиво. Действительно чертовски красиво. Его потрясение от явной жестокости женщины, которую он пытался погубить, только сделало весь этот опыт еще более сладким.

Несколько минут я расхаживаю взад-вперед, надеясь вывести его из себя. Хотя, судя по тому, как дрожит его тело, я не уверен, что это действительно необходимо.

Остановившись, я делаю два шага к нему, прежде чем опуститься на корточки, вне пределов досягаемости.

Не отрывая от него глаз, я прокручиваю в голове ее имя, пытаясь предсказать его реакцию.

— Ты думаешь, что ты такой умный, не так ли, Джонас? — Начал я. — Ты думаешь, что связал все свои концы с концами, спрятал все свои секреты. Но ты забыл одну важную вещь. — Его бровь слегка приподнимается, но это единственная реакция, которую я получаю. — Ты тренировал меня. Ты научил меня всем трюкам. Как найти самые большие слабости людей и как использовать их против них. Я видел — испытал — как ты делаешь это снова и снова.

Вена на виске начинает пульсировать. В детстве это было самое ужасное зрелище в мире, потому что это означало, что все, что будет дальше, будет очень болезненным. Может, и не физически, но все равно было бы больно.

Вытаскивая из кармана телефон, я открываю фотографии, сделанные только сегодня утром, во время утренней пробежки. Это была моя любимая часть дня в течение некоторого времени, и я действительно люблю запечатлевать ее красоту.

— У меня появилось новое хобби, — говорю я ему. — Я думал, тебе это тоже понравится. Что, возможно, мы могли бы сблизиться из-за этого. В конце концов, в последнее время все было немного натянуто, — издеваюсь я. — Я думаю, что это моя любимая. Освещение идеальное, мой объект съемки… — Я переворачиваю экран, показывая ему изображение Джоди. — Слюнки текут.

— Нет, — кричит он, доказывая мне, что где-то там у него все еще есть голос. — Нет.

Отдергивая свой телефон, когда он слабо пытается дотянуться до него, я стою с самодовольной ухмылкой, играющей на моих губах.

— Слишком поздно, старик. И позвольте мне сказать вам, что она не просто аппетитна, — поддразниваю я. — Она чертовски вкусная.

Какой-то болезненный стон вырывается из его горла, когда он, наконец, отталкивается от холодной бетонной плиты, которую использует как кровать.

— Держись от нее подальше, — умоляет он, доказывая мне, как сильно он питает слабость к этой женщине.

— Извините, я не могу этого сделать. Но мне нужно, чтобы ты мне кое-что сказал. — Он смотрит на меня. — Помимо очевидного, — я использую руки, чтобы повторить ее изгибы, — что делает ее намного лучше меня? Ни один из нас не твой ребенок, так зачем защищать ее вместо меня?

Его пальцы сжимают край бетона, движение, которое должно быть очень болезненным, учитывая, что сейчас у него не хватает нескольких ногтей.

— Держись от нее подальше, — снова умоляет он.

Улыбка появляется на моих губах, когда я вижу его худощавое телосложение и вздымающуюся грудь.

— Как падают сильные мира сего, старик. Было весело поболтать, но у меня свидание… и зуд, который нужно почесать. — Я подмигиваю ему, прежде чем идти к двери, и моя улыбка становится только шире, когда его крики, призывающие меня остановиться, достигают моих ушей за секунды до того, как дверь захлопывается и запираются замки позади меня.

2

ДЖОДИ

Я смотрю на экран телевизора, но я ничего не вижу.

Прошла неделя после похорон. Прошла неделя с тех пор, как мне пришлось попрощаться со вторым мужчиной в моей жизни после того, как в прошлом году я сделала то же самое со своим братом. И это так же больно, как и в тот день, когда мы узнали, что их больше нет.

Я знаю, что это занимает больше семи дней. Я ожидала, что боль продлится всю жизнь, чтобы чувствовать черную дыру внутри меня до конца моих дней. Но я надеялась, что теперь смогу дышать немного легче.

Может быть, так и было бы, если бы я не чувствовала, что теряю маму вместе с братом и отчимом.

Хотя я могла бы беспокоиться, что не справляюсь. Я точно знаю, что это не так.

Она не выходила из своей спальни со дня похорон.

К еде, которую я готовлю, она едва прикасается, и каждый раз, когда я смотрю на нее, я не могу отделаться от ощущения, что из нее ушло еще немного жизни.

Я понимаю. Она потеряла почти все. Ее сын, ее партнер.

Но я все еще здесь. И знание того, что меня сейчас недостаточно, убивает меня.

Я хочу помочь. Но как я могу, когда все, что она хочет сделать, это утонуть в горе?

Моя жизнь возобновится завтра. Мой отпуск по случаю смерти в семье закончился. Я должна воссоединиться с остальным обществом, изобразить на лице фальшивую улыбку и притвориться, что за моим фасадом вся моя жизнь не рушится у меня на глазах.

Мой телефон загорается рядом со мной, и мое сердце подпрыгивает в груди от надежды.

Но быстро засыхает и погибает. Что-то еще, из-за чего я чувствую себя виноватой, потому что я не должна разочаровываться, увидев, что имя моей лучшей подругт смотрит