конец гонке ядерных вооружений и холодной войне между США и СССР. Среди участников этих и многих других акций была радикальная молодежь, которая заняла сотни заброшенных зданий и бросила вызов патриархату, одновременно борясь с формами господства в повседневной жизни. В союзе с фермерами и экологами они успешно остановили попытку немецкой атомной промышленности производить оружейный уран. Из горнила всей этой борьбы вышло автономное движение, или Autonomen, как сила, противостоящая корпоративной системе в целом и стремящаяся к ее глубокой революции.</p>

<p>

Автономные социальные движения не придерживаются одной идеологии — в их рядах марксисты-ленинцы борются с системой наравне с анархистскими феминистками и антиимпериалистическими турками. Они стремятся не к захвату национальных государств, а к их разрушению. Они хотят упразднить политику в том виде, в котором мы ее знаем — как игровую площадку для генералов, политиков и бизнесменов. Они хотят разрушить существующую систему, потому что видят в ней причину войны, голода, нищеты и ежедневного однообразия.</p>

<p>

У Автономов нет единой центральной организации. Когда действует одна группа, другая вдохновляется, чтобы подняться, а они, в свою очередь, гальванизируют еще одну в числе других в цепной реакции восстания, которую я понимаю как «эффект эроса», как возникновение массовых социальных движений, способных трансформировать гражданское общество. Автономы появляются как «черный блок» на демонстрациях, собираются в региональные ассамблеи, но у них нет ни постоянных организаций, ни постоянных выразителей. За последние три десятилетия они проявили себя в рамках движений за мир и анти-ядерных движений. Сегодня они помогают оживить движение за глобальную справедливость (или против корпоративной глобализации). Снизу миллионы людей по всему миру сформулировали фокус для международной мобилизации: противостояние собраниям элиты институтов мировой экономической системы — практическая цель, универсальный смысл которой можно найти. Как было сказано выше, ни одна центральная организация не диктовала этот фокус. Скорее, миллионы людей автономно развивали его через свои собственные мысли и действия. Точно так же, без центральной организации, около тридцати миллионов человек по всему миру вышли на улицы 15 февраля 2003 года, чтобы выразить протест против второй войны США против Ирака еще до ее начала.</p>

<p>

По мере того, как это глобальное движение все больше осознает свою силу, его стратегия и воздействие, несомненно, станут более целенаправленными. Творчески синтезируя прямые демократические формы принятия решений и воинственное народное сопротивление, грамматика автономии и эффекта эроса в социальных движениях воплощает то, что я называю «сознательной спонтанностью». Ключевые тактические вопросы, стоящие перед движением за глобальную справедливость, содержатся в микрокосмической форме в развитии европейских автономов.</p>

<p>

Редко упоминаемые — и почти никогда в комплиментарных выражениях — немецкие радикалы в конце двадцатого века внесли значительный вклад в дело мира и справедливости во всем мире. В то время, когда большинство людей в богатых странах мира были погружены в прожорливую задумчивость потребительства, многие немецкие молодые люди мобилизовались против этого течения. Более десяти лет движение сквоттеров оспаривало у властей контроль над центрами городов. Устойчивость немецкого движения, его способность находить новых приверженцев из поколения в поколение, нельзя назвать иначе как поразительной. В Соединенных Штатах, после кульминации в 1970 году, движение в основном не смогло возродиться, за исключением активизма по отдельным вопросам, сектантских групп одной догматической системы верований или другой, или индивидуальных проектов. В 1980-х и начале 1990-х годов, когда Мумия Абу-Джамал и другие долгосрочные политические заключенные практически не имели поддержки в США, немецкие автономы предали огласке их дела и привлекли международное внимание к американскому расизму.</p>

<p>

Борьба Автономов с расизмом — одно из самых важных измерений их деятельности. Нигде в политической вселенной Германии люди не сделали ничего, чтобы остановить антииммигрантские погромы 1990-х годов, которые вспыхнули в бывших коммунистических частях страны после объединения. В таких местах, как Хойерсверда и Росток, расистские толпы нападали на вьетнамцев, мозамбикцев и ангольцев. Когда полиция и общественность закрыли на это глаза, автономное движение мобилизовалось, чтобы прорвать осаду немецких расистов. Когда полиция наконец отреагировала, она арестовала антирасистских уличных бойцов, а не нападавших неонацистов, как можно было бы предположить.</p>

<p>

Несмотря на экономическую модернизацию, немцы еще не избавились от своих собственных разновидностей национальной гордости и этноцентризма. Конечно, в обществе широко распространено отрицание и отвращение к незаконным стремлениям Адольфа Гитлера к мировому господству и расовой чистоте, но под поверхностью остается мощная националистическая идентичность. Мы забываем, что, хотя Гитлеру не удалось создать прочный Третий рейх, его кампании по истреблению значительно повлияли на характер и состав выживших немцев. Сегодня мечты об имперском превосходстве Германии значительно уменьшились, возможно, даже исчезли навсегда, но неонацисты, с их целью сохранения воображаемой арийской родословной, остаются силой, с которой необходимо считаться.</p>

<p>

Одним из ярких недостатков самосознания немцев является неприятие собственной нации. В то время как некоторые люди считают себя сначала людьми, а потом членами нации, многие немцы фетишизируют свои национальные особенности, оставаясь запертыми в тюрьме немецкой национальности, если не сознательно, то, по крайней мере, в сделанных предположениях и исключенных возможностях. По-видимому, гораздо легче унаследовать по инерции груз прошлого, чем преодолеть давно устоявшуюся идентичность — даже для лучших из тех, кто хочет помочь человечеству вырваться вперед из наших нынешних затруднений.</p>

<p>

На исходе двадцатого века многие немцы с облегчением читали в прессе сообщения о гибели «Автономов» и надеялись, что движение наконец-то уступило