интересно послушать.

— Да, в общем-то ничего особенного. Таких историй миллион. Жила старушка одна. Дети к ней редко захаживали. В основном, за деньгами. Были у бабы Нюры кое-какие сбережения на черный день, да и пенсия неплохая, — по её скромным запросам даже больше, чем требуется. А там, то внуку на колледж, то сыну на зимние шины, то дочери на стоматолога.

— Да уж, — хмыкнул Кий, — у дочки во рту золота, побольше чем железа на всём Киборге.

— Ну, и в общем, сломала старушка ногу. Неудачно сломала. Даже с нашей помощью трудно ей было передвигаться. По дому кое как ковыляла, того и гляди рухнет. Об улице и речи быть не могло. Короче требовался кто-то, чтобы следить за ней, еду готовить, да за продуктами в магазин ходить. Детям, разумеется, некогда. Свалили на внука. Давай, мол, присмотри за бабулей. Она, вон, с колледжем тебе подсобила. Пора должок возвращать. Поживи у неё, пока не поправится. Глядишь и квартиру на тебя скорее оформит. Словом, приперли Костика к стенке (внука Константином зовут). Деваться некуда — скрепя зубами, согласился. Пришлось ему слегка замедлить ритм своей юнешеской разгульной жизни.

— А Баба Нюра, — подхватил Кий, — вот уж наивная душа! Как ребенок радовалась, когда внук к ней переехал. Он даже не пытался скрыть своё раздражение, а она будто не замечая, всё нахвалиться на него не могла: “Костенька, милый ты мой! Помочь мне вызвался! Пожалел бабушку! Господь тебя благословит за твоё доброе сердце”. Ага, доброе! Если у кого и было в этой семье доброе сердце, так это у неё. Всех без разбора любила. Даже для нас с Кибом у неё хватало нежности. Всегда нас гладила, палочками-выручалочками называла.

Кий блаженно вздохнул, а Киборг сказал

— Да, это правда. Внучок всем видом показывал, что бабуля ему точно кость в горле. Ни грамма сочувствия, уважения и ледяное равнодушие. Словно он не за человеком живым ухаживает, а какую-то машину обслуживает. А она вместо того, чтобы обижаться, только и извинялась всё время, и как ни в чём ни бывало тянулась к нему, интересовалась его делами, переживала, молилась.

— О, да! — встрепенулся Кий, — Сколько она за Костю молилась! Нередко и по ночам. Бывало, он за дверь, а она тут же сядет на кровать, обопрется на меня и молится, молится. Как сейчас помню самую первую ее молитву за него. Навострил я уши, — думаю, ну, теперь то посыпятся жалобы как из рога изобилия. И слышу: “Господи, спасибо за Костеньку! Он для меня — такое благословение, такая отрада!”. Я чуть на паркет не шлепнулся, едва удержал равновесие. “Ты, — говорит, — Господи, прости его неразумного за грубость, за черствость. Костя был бы другим, познай он Тебя. О, если б только познал он любовь Твою великую, Боже! Ты ведь можешь это устроить! Придумай что-нибудь”. Я весь будто лаком покрылся от этой молитвы. Все заусенцы пригладились. У самого вся злость на Костю куда-то испарилась.

— На целых пять минут, — съязвил Киборг, — Потому что когда Костя вернулся из магазина, Кий снова пыхтел от негодования.

— Слушай, святоша! — в тон другу парировал Кий, — Сперва вынь сучок из своей ноги! А уж потом моим бревном занимайся. Тебя чтоли не выводило Костино поведение?

— Выводило, чего уж там. Нелегко было изо дня в день смотреть, как он старушку обижает, а она всё прощает и знай себе молится, ожидая чуда от Бога.

— Честно говоря, — признался Кий, — я не очень-то верил в силу молитв, но чудо действительно произошло. Хоть и не сразу.

Жители старой кладовки слушали историю очень внимательно. А на этом месте и вовсе затаили дыхание. Даже паук перестал плести паутину, примостившись на верхушке антенны раритетного радиоприемника. Не желая томить публику, Киборг продолжал.

— Время шло. Баба Нюра всё льнула к внуку, а тот к телевизору. Он её почти ни о чем не спрашивал, и себя разговорить не позволял. Небрежно выполнял свои обязанности, а потом закрывался в своей комнате до следующей просьбы о помощи.

Однажды правда Костю заинтересовал фотоальбом, который просматривала бабушка. Это были старые черно белые снимки. Пролистав пару страниц, Костя сел рядом с бабушкой и стал слушать её краткие пояснения, которые незаметно превратились в длинный увлекательный рассказ. Вся её жизнь вдруг предстала перед парнем в совершенно ином свете. Он и не подозревал, что его бабушка так много всего пережила. Военное время, голод, гибель братьев, тяжелая работа в больнице сразу после учебы, удивительное знакомство с дедом, забавные и, напротив, трагические случаи в медицинской практике. Не скажу, что Костю всё это сильно потрясло, но гордыню свою он слегка поумерил.

Настоящее же чудо Костиного преображения случилось несколько дней спустя и притом совершенно нежданно и бесповоротно.

— Впечатлительных прошу достать носовые платочки! — перебил Кий, — Сейчас будет самый душещипательный момент. Я и сам в тот день прослезился, честное слово!

— Дело было так. Накормив бабулю ужином, Костя объявил, что уходит, и вернется только утром. Он и до этого не раз так делал.

— В ночном клубе тусовался, — пояснил, ухмыляясь, Кий, — Пьянки, гулянки… ну вы понимаете.

— Однако в этот раз он вернулся раньше намеченного. И причем трезвый. Но вид уж больно угрюмый, потерянный. Позже мы узнали, что с подружкой у него размолвка вышла, и как-то не до дискотек сразу стало. Он домой и вернулся. Открыл тихонечко входную дверь. И мимо спящей бабы Нюры юркнул к себе в комнатушку. Было два часа ночи, но Костик всё никак не мог заснуть. Оно и понятно — не каждый день с любимыми девушками расстаешься. Так вот, лежит он значит, в потолок глядит, и вдруг из соседней комнаты доносится: «Господи! Слава Тебе, Боже милостивый! Опять я к тебе с молитвою за внука моего, за Костеньку. Сбереги его, Господи от зла, и от греха удержи!»

Сообразив, что к чему, Костя испытал величайшее удивление. Это ж надо, бабушка проснулась глубокой ночью, и первая её мысль — о нём! К тому же парню ни разу до этого не приходилось слышать молитв, и это было довольно любопытно.

Костя напряг всё внимание, стараясь ничего не пропустить. Благо, дверь была приоткрыта, так что от него не ускользнуло ни единого слова.

«Уж как я люблю его, Господи! Тебе известно. И, знаешь, я даже рада теперь, что ногу-то поломала. Хоть насмотрюсь на него вдоволь. Ах, если бы и детей видеть почаще. Ради этого, честное слово, я согласна вся оказаться в гипсе. Ой, прости меня, Господи. Эгоистка я. Не так молиться надо. Не со мной, а с Тобой пусть всегда будут! Обо мне пусть они и вовсе забудут, главное, чтобы о Тебе вспомнили. А то ведь, что это за жизнь — без Бога! Смотрю вон на Костеньку, — он хоть и молод, а душой уставший, измаявшийся. Тяжело ему, Боже!