Уильям Фолкнер Собрание сочинений в девяти томах ТОМ ДЕСЯТЫЙ (дополнительный)

Содержание

Настоящий том является электронной компиляцией произведений Уильяма Фолкнера, невошедших в 9-ти томное собрание сочинений.

Романы:

Пилон / Pylon (1935)

Дикие пальмы / The Wild Palms (If I Forget Thee, Jerusalem) (1939)

Похитетели / The Reivers (1962)

Рассказы:

Нимфолепсия / Nympholepsy (1922)

Монах / Monk (1937)

Завтра / Tomorrow (1940)

Ход конем / Knight's Gambit (1949)

Гон спозаранку / Race at Morning (1955)

Речь при получении нобелевской премии / Upon Receiving the Nobel Prize for Literature (1950)

РОМАНЫ

ПИЛОН

АЭРОПОРТ. ПРАЗДНИК ОТКРЫТИЯ

Минуту, не меньше Джиггс простоял у витрины в отощало осевших, как отработанная пена, подвитринных наносах вчерашнего конфетти, легко утвердясь на носках своих заляпанных грязью теннисных туфель, глядя на сапоги. Безупречным и нерушимым воплощением лошади и шпоры, всадника в гордой позе, рекламирующего загородный клуб на журнальном снимке, покоились они в косых бликах отграничивающего стекла на деревянном пьедестале подле мольбертоподобной картонной афиши из тех, какими, наряду с пурпурно-золотыми бумажными гирляндами, затоптанным конфетти и рваным серпантином, город разукрасился за одну ночь, — один и тот же шрифт, одни и те же фотографии подтянуто-зловредно-хрупких самолетов и облокотившихся на них в несоразмерно гигантской безотносительности летчиков, словно самолеты принадлежали к некоему виду эзотерических и губительных зверей и не были ни выдрессированы, ни приручены, а лишь на мгновение замерли над аккуратным лаконичным текстом: имя, фамилия, достижение — или, может быть, никакого достижения, просто надежда.

Он вошел в магазин, с глухим увесистым шуршанием частя резиновыми подошвами сначала по тротуару, потом по железу порога, потом по кафельному полу этого музея стеклянных ящиков, освещенного некой неземной, дневного оттенка субстанцией, в которой шляпы, галстуки и рубашки, ременные пряжки, запонки и носовые платки, курительные трубки в форме клюшек для гольфа, питейные принадлежности в форме сапог и домашних птиц, побрякушки для ношения на галстуках и жилетных цепочках в форме лошадиных мундштуков и шпор напоминали биологические образцы, сразу — еще до первого вдоха — опущенные в девственно чистый формалин.

— Сапоги? — переспросил продавец. — Те, что на витрине?

— Да, — сказал Джиггс. — Сколько они?

Но продавец даже не пошевелился. Он стоял спиной к прилавку, прислонясь к нему поясницей и глядя сверху вниз на простецкое, крепкое, со скошенным подбородком, голубоватое от бритья, с длинной нитью едва переставшего кровоточить бритвенного пореза лицо, на котором сияли горячие карие вертучие глаза — глаза мальчугана, впервые в жизни увидевшего воздушные колеса, звезды и змей поздневечернего карнавала; на залихватски посаженную набекрень грязную кепку, на коренастое, непомерно мускулистое тело, напоминающее фотографию прошлогоднего или позапрошлогоднего чемпиона сухопутных или военно-морских сил в первом среднем весе; на дешевые бриджи, которые вообще-то должны сверху пузыриться, но на нем сидели в обтяжку, словно они, как и их обладатель, некоторое время назад безнадежно вымокли под сильным дождем; на короткие налитые быстрые, как у пони для поло, ноги, просунутые в отрезанные от всего остального сапожные голенища, которые снизу были упрятаны под подъемы теннисных туфель и держались на месте благодаря приклепанным штрипкам.

— Двадцать два пятьдесят, — сказал продавец.

— Годится. Я их беру. Когда вы вечером закрываетесь?

— В шесть.

— Черт. Я еще не вернусь из аэропорта. В городе буду в семь, раньше не получится. Вот тогда бы их и забрать.

Подошел еще один служащий магазина — дежурный администратор.

— То есть прямо сейчас они вам не нужны? — спросил продавец.

— Нет, — сказал Джиггс. — А вот в семь я бы их взял.

— О чем речь? — спросил администратор.

— Говорит, хочет купить сапоги. А из аэропорта сможет вернуться в семь, не раньше.

Администратор посмотрел на Джиггса.

— Летчик?

— Ага, — сказал Джиггс. — Слушайте, пусть он задержится. К семи я вернусь. Мне они понадобятся сегодня вечером.

Взгляд администратора спустился к ногам Джиггса.

— Может, стоило бы взять их сейчас?

На это Джиггс не ответил. Только сказал:

— Что ж, видно, придется обождать до завтра.

— Если не сможете вернуться до шести, — уточнил администратор.

— Ладно, — сказал Джиггс. — Так и быть, мистер. Сколько хотите задатка?

Теперь они посмотрели на него оба — на его лицо, в жаркие глаза, на всю его фигуру, красноречиво и отчетливо, как верительные грамоты, говорившую о беспечной и непоправимой несостоятельности.

— Чтобы вы их для меня попридержали. Ту пару, что на витрине.

Администратор перевел взгляд на продавца:

— Какой у него размер?

— Насчет этого не беспокойтесь, — сказал Джиггс. — Так сколько?

— Десять долларов, и мы оставим их для вас до завтра, — ответил администратор, опять посмотрев на Джиггса.

— Десять долларов? Шутите, мистер. Вы хотели сказать — десять процентов. Мне самолет продадут, если я десять процентов в задаток дам.

— Вы хотите заплатить десять процентов вперед?

— Да. Десять. Если успею из аэропорта — заберу их сегодня же.

— Это будет два двадцать пять, — сказал администратор.

Когда Джиггс засунул руку в карман бриджей, они смогли проследить, вплоть до суставов и ногтей, за ее движением вниз по всей длине кармана, словно это была не рука, а, скажем, будильник, заглатываемый страусом в рисованном фильме. Рука выползла наружу в виде кулака и, разжавшись, явила смятый доллар и монеты разного калибра. Джиггс положил купюру в ладонь продавца и начал отсчитывать мелочь в ту же ладонь.

— Пятьдесят, — сказал он. — Семьдесят пять. Еще пятнадцать — всего девяносто, еще двадцать пять… — Он осекся и застыл, в левой руке держа монету в двадцать пять центов, а на правой ладони — полдоллара и четыре пятицентовика. — Дайте сообразить. Я дал девяносто, если двадцать пять еще — это будет…

— Два доллара десять центов, — сказал администратор. — Заберите у него десять центов и дайте ему двадцать пять.

— Два десять, — сказал Джиггс. — Может, сойдемся на этом?

— Сами же