Анна Кир Волчик

Дверь в квартиру закрывается. Серёга поворачивается и смотрит на девчонку диковатую лет семи, сжимает маленькую ладонь в своей. И как его угораздило так вляпаться? Ему не то что ребёнка, он сам себе бы и кота не доверил. Но вот Сашка стоит в коридоре его однушки, зыркает опасливо, руку не вырывает. Ей всяко с ним милее, чем в детском доме. И племянница это понимает.

— Заберёшь или нет? — рявкает женщина, подпирая внушительные бока.

Он морщится, потирая переносицу, башка от вчерашних посиделок с мужиками просто раскалывается. Хорошо хоть проспался, не тащит спиртом на весь район.

— Рай, какой мне ребёнок? Ты серьёзно сейчас? — хрипит, смиряя её недовольным взглядом.

— Так не моя сестра померла! Я б с радостью Наташке её отдала, да сам знаешь, как дела обстоят, — говорит тёть Рая, опускает мясистые пальцы на поверхность стола. — Давай так, Студнев: либо в детский дом, либо к тебе. Мне тоже нянчиться некогда, своих внуков трое.

Юлька с мужем попали в аварию, никто не выжил. Дочка их тогда с бабушкой была, а ту от новостей хватил инфаркт. Так Серёга потерял и сестру, и мать. Хотя, можно считать, он потерял их куда раньше, когда связался «не с теми людьми», как любила говорить матушка.

Вентилятор мерзко жужжит, усиливая мигрень, ему хочется завалиться спать часов эдак на пять, но едва ли скоро получится. Рая — соседка матери с верхнего этажа, работает в опеке. И, раз так получилось, сразу связалась с ним.

— Куда я её? Ей сколько там: четыре? — отпирается он, прикидывая в памяти возраст мелкой. Видел её в последний раз у родильного дома. С Юлькой они не то чтобы хорошо ладили.

— Семь, Студнев, мог бы запомнить, — огрызается тёть Рая. — Как куда? В квартиру твою. Жилплощадь есть. Неужто племяшку бросишь?

Он выдыхает. Серьёзно? Семью не заводит из-за работы, а тут дитё без матери. Не с собой же на разборки брать. Мужики засмеют, да и небезопасно.

— Я пью, дома не бываю, — кривится Серёга, не зная, как лучше отказать.

— Бросишь, — ультимативно заявляет женщина, придвигая к нему папку с документами. — Тут подпись поставишь, в суд явишься, там помогу.

Он упирается локтями в колени, кладёт на руки тяжёлую голову. И ведь, правда, как мелочь в детдом отправить? Юлька его с того света проклянёт. Похороны ещё организовать надо. Чёрт!

Сашка глядит на него исподлобья, от еды отказывается. Он со злостью бросает ложку в суп, на скатерть попадают жирные капли.

— Ну и голодай! — настроение отвратное. Салаги какие-то денег у начальника заняли, а ему идти долг выбивать.

— И буду! — девчонка вздёргивает подбородок, сверкая глазищами серыми, совсем как у покойной Юльки. У Серёги они синие — в отца, а сестра унаследовала цвет от матери.

Таращится волчиком. Не взрослым хищником, совсем щенком: опаслив этот взгляд, недоверчив, точно ждёт подлянки какой от него. Не плачет ведь, пусть, наверное, и должна. Это ведь нормально: реветь, когда теряешь близких.

— Одна сегодня будешь. Никому дверь не открывать. Понятно? — наказывает строго, потирая колючую щетину.

Мелкая вскакивает со стула и, громко топая, убегает к постели. Ему кажется, что жизнь станет чуточку проще, когда начнётся школа. Сейчас июль, каникулы. Серёге уже тошно от её постоянного присутствия. В его маленькой квартирке просто нет места для других людей.

***

Его уже ждут у подъезда пятиэтажки, где проживает должник. Он выбивает нож из рук первого, ударяет под дых, мальчишка со свистом выпускает воздух из лёгких, согнувшись пополам.

— Эй, мужик, отвали от него! — рявкает второй, заходя за спину.

Серёга следит за движениями. Салаги совсем: ни опыта за плечами, ни мозгов, ни согласованности в действиях. Ему после службы оно не страшно. Страшно другое: когда бомба разрывается в метре от тебя, а товарища собирают по частям, вынимая осколки. Когда нет времени оплакивать почившего солдата, потому что их таких будут ещё десятки, потому что, зазевавшись, легко станешь одним из тех, кто отправится домой в гробу… если будет, что отправлять.

— Ты Суслов? — спрашивает долговязого парня пропитого вида, тот часто мотает головой, явным отрицанием подтверждая догадку. Описание он получил от начальника за пару дней до. — Деньги давай. Тебе по-хорошему говорили, просили люди добрые. А ты что?

Его дружок бросается, пытаясь попасть в голову, но Серёга, легко увернувшись, заламывает руку, с безразличием наблюдая, как тот орёт.

— Слыш, я это, всё верну! — пасует Суслов, слыша хруст чужого плеча. Зассал сразу, испугался боли. Не за ближнего своего, вовсе нет. За себя боится, падла.

— Вернёшь. Прямо сейчас. Знаю, деньги есть. Тачку на днях продал. Сколько там за «BMW» после таксы платят? — усмехается Серёга. — Если не вернёшься в течение трёх минут, измельчу им все кости. А затем приду за тобой, — шеей хрустит, сохраняя хват на кисти пацана.

— Сейчас — сейчас, я мигом! — кивает, точно сломанный болванчик, поглядывая то на Серёгу, то на дружков.

— Время пошло, Суслов, быстрее беги, — цедит он, кивком указывая в сторону подъезда.

Чуть позже перечитывает деньги в пакете: их там триста пятьдесят штук. Ровно столько, сколько должен начальству. Естественно, в три минуты мальчишка не уложился, но едва ли он действительно хотел их калечить. Дураки. Нельзя занять у Генки и не отдать, об этом все знают. Но, видимо, эти либо понадеялись на случай, либо просто мозгов не имели. Одним словом, облажались.

Дома его никто не встречает. Сашка сопит, свернувшись калачиком на середине полуторки. Он с тоской думает о том, что вскоре придётся купить новый диван. Идёт на кухню прямо в ботинках, шаркая подошвами по линолеуму, достаёт из холодильника коньяк, садится на стул, долго вглядывается в бутылку. И убирает обратно подальше от греха. Ему утром ещё мелкую в поликлинику вести, кашляла ужасно. Кто ж знает, может, серьёзное что. Негоже девку губить, как только к себе взял.

***

Волчик свыкается постепенно, не в один миг, нет, но через полгода уже не глядит на него исподлобья недоверчиво, ластится к рукам, когда встречает с учёбы, лезет под бок перед сном. Серёга гнал её, гнал, да так и сдался. Пусть лежит, ему то что? Правда, смотреть приходится вместо матча мультфильмы и мириться с толчками острых локтей по рёбрам.

Зверёнышем прятаться по углам перестала, а кличка так и осталась, прилипла что ли. Для него она всегда теперь будет волчиком: маленьким, потерянным, загнанным в угол, но всё же скалящим молочные клыки.

Мужики только вздыхали. Генка как-то сказал: «На кой тебе девка, Серый? Ты ж губишь себя, погубишь и её. Пусть в детдоме живёт, а ты таскай всякое. Так лучше