Зарин Андрей Ефимович
Лия

Андрей Зарин

Лия. (Повесть последних дней)

I.

Поручик запаса Борисов только что пообедал, когда денщик подал ему приказ.

Борисов развернул лист тонкой бумаги с бледным гектографическим оттиском, прочитать бумагу и недовольно поморщился. Батальон, в котором числилась его рота, должен был немедленно выступить из города и занять форт номер четвертый, расположенный где-то по окружности города.

Вместо послеобеденного сна Борисов надел шинель, поверх её боевое снаряжение, отдал необходимый распоряжения денщику и вышел из дома, сперва к батальонному командиру, потом в свою роту.

Толстый, с красным лицом и бровями в виде запятых, капитан Мухин встретил его уже одетый по-походному.

-- Когда выступать, Иван Сергеевич?

-- Как это, батенька, "когда"? -- удивился капитан, поправляя на толстом животе ременный пояс. -- Сейчас, сию минуту. Я думаю, первая рота уже вышла.

-- А мне надо задержаться в городе, -- сказал Борисов.

Борисов смущенно улыбнулся.

-- Надо окончить пломбировку зуба. Не окончу -- пропаду.

-- Ну, это можно. Доверьте роту своему офицеру, Крякину, что ли, -- окончите пломбировку и догоняйте нас. Только торопитесь.

Борисов поспешно пошел в роту. Там уже все было приготовлено к выступлению. Он обратился к прапорщику запаса:

-- Петр Алексеевич, я попрошу вас повести роту, потому что мне надо бежать к зубному врачу. Я догоню вас по дороге.

-- Нет ничего проще, -- ответил весело Крякин, сверкнув ослепительно белыми зубами и расправляя богатырские плечи.

-- Так я пошел...

-- С Богом!..

Борисов кивнул Крякину и направился к зубному врачу, зайдя по дороге в табачный магазин, чтобы купить себе папирос.

Зубной врач, Исаак Лазаревич Червончик, огромный, жирный еврей, с плешивой головою, черной бородою, с толстыми, короткими пальцами, с толстым, носом и толстыми красными губами, усадил Борисова в кресло и стал копаться в его зубе, в то же время говоря без умолку:

-- Другие евреи многие бежали из города, а я остаюсь и совсем спокоен. Чего, скажите, пожалуйста, мне могут сделать немцы? Ну, я буду лечить их зубы, как и вам -- и все! Если я буду бежать, я буду совсем разорен. Разве я могу все это свезти на себе?..

Он махнул короткой, толстой рукой вокруг себя и снова нагнулся к зубу, захватив на пинцет пломбу.

-- А без своего кабинета, что я таково? Пхе. Я вовсе не дурак. Жены у меня нет, детей тоже. Вы торопитесь? Ну, ну! Я закончу ваш зуб очень скоро. Потерпите немного. На форт? Они так и рвутся, чтобы войти к нам. Только я знаю, что это дудки. Сам Великий Князь, дай ему Бог здоровье, сказал: "это дудки"... Сидите, пожалуйста, спокойно. Я скоро... И чего мне бояться? Они, говорят, дерутся, как сумасшедшие, потому что пьяные, а лучше нашего солдата во всем мире нет. Ой-ой, какие молодцы эти солдаты! А казаки? Разве где-нибудь есть, как наши казаки? Я вас спрашиваю: где вы видали таких? Нигде!.. Вы торопитесь? Ну, я в одну минуту. Такой пломбы даже в Варшаве нету. Чемодан попадет, так ее не испортить. Ха-ха-ха!.. Когда это война окончится, будь она неладна, я непременно в Варшаву уеду. Вы торопитесь? Ну, теперь совсем кончено... Еще немножки и все будет очень хорошо и ни от какого ветра у вас зуб не будет болеть. Если вы будете в окопе по пояс в воде, по колена в снеге, и тогда у вас зуб болеть не будет. Это я вам верно говорю. Да-да! Спросите, кто не знает Червончика. Какие паны у меня зубы лечат. Пан Бржезовский ко мне из Варшавы приезжал. Вот какой Червончик.

Борисов сидел с раскрытым ртом, слушал непрерывную болтовню Червончика, и у него начала разбаливаться голова. Наконец, Червончик выпрямился, щелкнул пальцами и начал убирать свои инструменты.

-- Все! Теперь совсем готово и вы сто раз будете говорить: "Спасибо господину Червончику". О-о! Я непременно уеду в Варшаву. Здесь что? Пхе! Одного паскудства. Сколько надо? Ну, давайте шесть рублей. Это совсем задаром. В Петрограде с вас брали бы и десять, и двенадцать, а я только шесть.

Борисов заплатил шесть рублей за что обыкновенно он платил три рубля, пожал толстую руку Червончика, оделся и вышел.

II.

Зима подходила к концу. В воздухе уже чувствовалось веянье весны, и почерневший снег лежал рыхлыми массами, непрочно скрепленный слабыми морозами. Дул резкий ветер и гнал по небу тёмные, тяжёлые тучи.

Борисов увидел жалкого извозчика, сел в ободранные сани и приказал везти его до городской черты.

-- Чи до вигона, чи до заводов? -- спросил извозчик.

-- По дороге к форту номер четвертый.

-- Ну, тогда до вигона, -- и извозчик погнал свою клячу, неистово махая кнутом, вскрикивая и качаясь на козлах.

-- Куда мне теперь идти? -- спросил Борисов, сходя с саней на краю снежной поляны.

-- А вот и дорога, -- указал извозчик кнутовищем, -- все прямо и прямо.

-- Далеко?

-- Версты три.

Борисов, держа в руке коробку с папиросами, перешел снежную поляну и вышел на дорогу.

Он шел бодро-свободным шагом по крепко укатанной снежной дороге, справа и слева которой по обочинам росли огромные дубы и грабы с толстыми ветвями, покрытыми снегом. Дорога лежала прямая и ровная. Борисов шел уже добрый час и, наконец, остановился. Он прошел не три-четыре версты, а все шесть и не видел ничего похожего на форт.

-- Эй! -- закричал он, увидев впереди себя крестьянина в белом зипуне и мохнатой шапке, который быстро шел, опираясь на длинную палку.

Крестьянин остановился и обернулся.

-- Скажи, любезный, скоро ли будет форт номер четвертый?

-- Четвертый? Тут не будет такого. Вам надо вот туда идти... -- И он показал ему палкой совсем в другую сторону.

Борисов с досадою покачал головою.

-- Куда же идти, если там и дороги не видно?

-- А тут тропочка. Как тропочку пройдете, и дорога будет, по дороге прямо, прямо и форт! А тут ничего нет. Если двенадцать верст идти, то будет форт, только не четвертый, а восьмой.

Крестьянин зашагал дальше, мерно взмахивая палкой. Борисов свернул с большой дороги, перескочил канаву и пошел узкой, извилистой тропой, в сторону. Он уже потерял надежду нагнать свою роту и хотел только прийти до наступления ночи в форт. А вечер уже приближался. Темнеть начинало все быстрее и быстрее, и Борисов уж с трудом разбирал дорогу; огромные лохматые, черные тучи совсем нависли над землею и, вдруг, густыми хлопьями стал падать снег, мягкий, полуталый, какой обыкновенно падает в последние зимние дни. Дорога стала труднее.

Борисов скользил и спотыкался, попадая ногою в колеи; шашка мешала свободному шагу, и коробка с папиросами казалась тяжелой. Снег падал сплошною, холодною массою. Немая тишина стояла кругом. Непроглядная тьма