Made in France (Жан-Марсель Эрр) Страница 1 - Литвек

Ж. М. Эрр продолжает блистательную традицию французского детектива. Абсурдный, лихо закрученный сюжет, гротескные герои, парадоксальные ситуации — в этом он сродни Сан-Антонио и Виану.

Феликс Зак. любитель кино категории Б, много лет пишет сценарии, но ни один из них так и не закончил. Он мечтает о славе и однажды в порыве вдохновения сочиняет очень странный триллер под названием «Приют страха».

И неожиданно получает предложение от неизвестного продюсера снять фильм по этому сценарию. Феликс счастлив: вот он, успех! Но вскоре выясняется, что кровавые события, описанные в его шедевре, происходят на самом деле, и несчастного сценариста берет в оборот полиция.

J. M. Erre

Serie Z

Художественное оформление Григория Семенова

Made in France

Зловещий приют профессора Шлокоффа, или Дочь доктора Зет против адских тройняшек, или Ночная медсестра и ужас в приюте, или Возвращение безумных старцев, или Схватка в доме престарелых

Моим родителям, per molts anys!^[1]

По поводу названия

В кино под "серией Зет" подразумевают фильмы определенной категории, отличающиеся низким бюджетом, техническим убожеством и халтурной актерской игрой. Тем не менее некоторые фильмы серии Зет в узких кругах посвященных и/или сильно пьющих киноманов приобрели статус культовых.

Мы должны заранее предупредить непосвященного и/или не сильно пьющего читателя, что погружение в мутные воды этого "другого" кино вряд ли пройдет для него без последствий. Поэтому автор снимает с себя всякую ответственность за эмоциональное потрясение, которое могут вызвать в читателе мощная выразительность и непостижимая поэзия таких приведенных в романе названий, как "Нападение гигантской мусаки", "Человек-краб с Марса" или, например, "Красавчик, убивший отца моего". Мы лишь гарантируем их подлинность.

Итак, вы предупреждены, и мы желаем вам приятного чтения и/или бесстрашия.

Пролог (типа сказки)

Давным-давно жил-был на свете ребенок. И вот как-то безлунной ночью он отправился в путь — бегом. Мальчик или девочка? Неизвестно. Во-первых" на ребенке был длинный красный плащ, во-вторых, ночка выдалась хоть глаз выколи, а в-главных, если мы на первой же странице раскроем его личность, пропадет весь саспенс.

Ребенок нёс корзинку, в которой лежали пирожок и горшочек масла. По идее эти предметы должны были бы навести его на кое-какие мысли, обладай он хоть небольшим культурным кругозором. Но бедное дитя росло, не ведая сладости волшебных сказок, рассказываемых взволнованным шепотом на ночь, потому что мамочка у него была глухонемая, а папочка, возвращаясь вечером из кафе, испытывал серьезные трудности с речью.

Перед ребенком расстилался густой, глухой и темный лес. Ничего хорошего, конечно, но деваться ему было некуда. Через лес вела дорога к дощатым, крытым жестью баракам, построенным его родственниками вблизи городской свалки, ибо у бедняков обычно очень развита жилка практичности.

В одной из этих хибар, сколоченных из старых ящиков, жила бабушка ребенка — Мартина Волчиха. Точнее сказать, в одной из этих хибар она в данный момент помирала.

Возиться со щеколдами или отмычками ребенку не пришлось — дверь была выбита. Бабуля с большими, давно оглохшими ушами лежала в кровати. Она агонизировала, но сдержанно, потому что бедняки привыкли на всем экономить. С появлением на пороге ребенка у нее открылось второе дыхание; она приоткрыла один глаз и сказала: "Брхгрха-а".

Ребенок достал из корзинки пирожок и масло и поднес к носу — большому — бабушки, уже давно не различающему запахи, что не имело значения: важен не подарок, а внимание. Затем ребенок раскрыл бабушкин рот, полный воспоминаний об очень больших зубах, и подпер его щепочкой, потому что бедняки чрезвычайно изобретательны. Своим тонким пальчиком ребенок смазал маслом язык и десны бабушки. В подготовленное таким образом отверстие он высыпал предварительно раскрошенный в хилом кулачке пирожок и закрыл бабушкин рот, от волнения забыв извлечь щепочку.

Потом ребенок наложил на чело хрипевшей от удовольствия старушки поцелуй, а на ее лицо — подушку. Надавил и стал держать. Долго.

Как бабушка и просила.

Покидая дощатую хибарку, ребенок испытывал смешанные чувства — печаль и радость одновременно. Он посмотрел на небо и увидел, что вышла луна, победившая в схватке с тучами. Тогда ребенок бросился бежать через темный лес, смеясь и плача на бегу, и бежал до скончания ночи.

Спрашивается, можно ли извлечь из всего этого хоть какую-то мораль.

I Париж, наши дни

1 "Новый день, новые пакости" (Клод Мюло, 1981)

Вторник 20 апреля, 7.00 — улица Муфтар

Каждое утро Феликса (тридцать три года, семьдесят килограммов, один метр семьдесят шесть сантиметров экзистенциальных страхов) будил запах. Ровно в семь утра кот Красуцкий (десять лет, десять килограммов, пятьдесят сантиметров ожиревшей лени) не без труда запрыгивал на кровать, в которой спали его домашние люди, и начинал прохаживаться под носом у раздатчика сухого корма Феликса, обдавая его своим смрадным дыханием. Приятного мало, кто спорит, зато экономишь на будильнике. К тому же это служило напоминанием о том, что настоящая жизнь, та, что вступает в свои права, стоит вылезти из-под одеяла, — это вам не игры на лужайке.

Феликс не любил перемен. Вставать с постели ему было так же трудно, как в нее ложиться. Сон всегда страшил его: взять и вот так на долгие часы погрузиться в небытие… Странно, как все остальные ухитряются считать это вполне естественным? Но самое отвратительное — это то, что если ты вдруг не проснешься, то даже не узнаешь, что умер. Одна эта мысль лишала Феликса сна.

Второй преследовавший его страх заключался в том, что во сне можно потерять память. Проснешься утром — и ничего не помнишь, как будто за ночь кто-то стер все твои воспоминания. Поэтому каждый вечер он вносил в блокнот, где были отмечены все вехи его жизни, новые данные, и клал блокнот на ночной столик. Чтобы вспомнить. В случае чего.

Тебя зовут Феликс Зак. Ты живешь в Париже в начале XXI века. Ты только что проснулся, разбуженный жирным четвероногим мерзавцем, имеющим некоторое сходство скотом. Твоя первая утренняя обязанность,