Василий Васильевич Каменский Книга о Евреинове 

Силуэт на обложке и фронтиспис работы кн. А. К. Шеваршидзе

Книга о Евреинове

Эти ясные строки сердца о пламенном творчестве Н. Евреинова я пишу зимой и мне тепло и просторно-светло радоваться у костра глубинно-живых откровений и ждать нежданных чудес, быть может нечаянных для самого творца.

Какой-то особенно-живой бог живет в Н. Евреинове и потому так вдохновенно и так трепетно передаются душе жизнедатные лучи его рассветного творчества.

Я зимую на севере, но чую тепло вечного лета и молюсь Искусству и молюсь богу, живущему в Н. Евреинове.

Мне-ли, песнебойцу, дано исчислить богатство духа восхитившего меня до молитв – Н. Евреинова.

Но мне даны гордые восторги перед величием красоты звонких океанских пространств и мне даны удивления перед безбрежностью царственномудрия человеческого гения, преодолевшего Природу во славу творческих достижений.

Искатель жемчуга смысла жизни нашел нетронутый жемчужный клад. И весь мир, и вся жизнь его расцветились праздником счастья, и пока не изопьет он до дна чаши огнезарных радостей – будет торжественно пьян своей гордостью искателя, нашедшего клад.

А чаша эта – подобна небу, и нет конца приливающим дням.

И вот – удивленный я стою на вершине горы искусства Н. Евреинова, и каждое прикосновение моего духовного взора встречает новые ценности, вызывая новые восторги.

Поистине опьяненный от изумления перед раздольными горизонтами творческих размахов – я молюсь живому богу, живущему в Н. Евреинове и благодарной рукой пишу благодарные строки, чтобы разделить свое безграничное удивление с теми, кто молод сердцем и понимает душу искателя жемчужного смысла жизни.

Я знаю – мои поэтические восторги перед Н. Евреиновым, быть может, покажутся слишком преувеличенными для малокровных скептиков, живущих задними событиями, зато я знаю, как все величайшие люди глубоко страдали при жизни от гнета скептицизма и умирали непризнанными, одинокими. Иные-же признавались миром в тот закатный час, про который мудрец сказал: «Все – приходит слишком поздно».

Но хочется верить в иное. Мне кажется, что сегодня пришла пора венчать достойных венцом любви, пришла пора восхвалять при жизни дела великих духом.

Поэтому я с особенно-строгой гордостью возношу венец любви на голову достойнейшего Н. Евреинова и от глубины чистого сердца восхваляю великие и богатые дела его.

Но прежде всего, да простит мне всегда строгий к себе и к миру Н. Евреинов за мои искренние чувства, озаренные светом его рассветного творчества, лучшие чувства, которые семицветной радугой перекинулись на небо беременной мысли для плодородного дождя слов во имя его славное и торжествующее.

I.

Преддверие.

II.

Врата.

Я на коленях…

Я не кричу, не бегаю, не играю – я молюсь.

Мне нестерпимо хочется жизни – яркой, пестро-цветной, праздничной, глубинной, творческой.

Мне мучительно хочется сзывать всех на берег чудес, всех чутких, мудрых и нарядных душою – видеть всех играющими с солнцем-мячиком, – всем перелить в кровь трепет утреннего сияния, – всем открыть еще одно ясное чудо.

Я на коленях…

Я от Бога получил благословение на размах.

* * *

Я, стоящий у дверей Поэт-Привратник с глазами, светящимися знанием всей неисчислимости богатств, ожидающих вас, должен может быть сказать то неизбежное только, но важное и существенное, что решило судьбу Н. Евреинова.

Странный февраль (28 дней) напоминает мне странную собаку с отрубленным хвостом. 1879 г. 13-е февраля^[1] (совсем странно) было днем рождения Николая Николаевича Евреинова.

Пятилетке Н. Евреинову кормилица-няня Авдотья Кретова рассказывает о светлых чудесах на земле.

Пятилеткой он первый раз попадает в театр, в Екатеринославе, на оперетту «Жирофле-Жирофля».

И с этих пор его чуткая и талантливая мать, близкая к искусству, водила мальчика с собой на концерты и спектакли.

Яркопестрые народные гулянья в Дерпте, живописные первомайские празднества студентов, гонки, толпа, зрелища, таинственные сеансы фокусника Беккера, определяют в мальчике природную наклонность к театру.

Зимой он устраивает с братом Володей домашний театр и ревет каждый раз, когда маленькая сестренка Туся, перелезая через рампу (скатанный в трубу ковер) из публики к братьям-актерам, нарушает иллюзию «иного мира».

А летом он делит всех ребят на две партии – разбойников и индейцев, и по месяцам ведет отчаянные игры-нападения, набрасываясь на врагов с деревьев и пуская в ход шишки-ядра, наполненные мокрым песком, лук, стрелы, палки-пики.

Семилетнему Н. Евреинову, после одного официальнаго обеда министра у его отца впервые приходит в голову написать пародию на тему «Обед с министром».

Но больше всего на свете заинтересовало его обучение мастерству выделки бумажных цветов у дерптской искусницы. И еще знаменитый профессор П. Висковатов сумел занять внимание ребенка со-устройством из мха, глины и палочек разных вещей в игрушечно-маленьком виде.

Так расцветала душа избранного на многое мальчика, и раздольной воле хотелось ярких переживаний. Девятилетний герой вдруг увлекается детской вольной пожарной дружиной и энергично помогает на многих пожарах. Но это увлечение было только игрой. Жизнь углубляла русло смысла. Музыка была – истинным призванием души, и легко развертывались способности мальчика-вундеркинда: кроме рояли он стал чудесно играть на скрипке, виолончели, окарино, корнет-а-пистоне, пикколо и флейте.

Прекрасного совершенства достиг он на флейте, на которой давал домашние концерты, легко преодолевая все трудности Рорр’овских chef d’oeuvr’ов. Обучение наукам началось в Псковской гимназии и ознаменовалось для начала тем, что наблюдательный, с острым живым умом гимназист Н. Евреинов написал на своих педагогов, удивительных монстров, пародию. Педагогический совет, нахохотавшись вдоволь, чуть было на всякий случай (а вдруг второй Гоголь) не изгнал слишком талантливого юмориста.

Вообще надо удивляться, каким образом мог уцелеть в гимназии ученик самого неожиданного поведения, хотя-бы даже и первых трех классов.

Н. Евреинов много и жадно читает. Майн-Рид становится любимцем, под влиянием которого увлеченный десятилетний читатель пишет большой роман.

Знаменательным днем в детстве Н. Евреинова был день его рождения, 13-го февраля, когда ему исполнилось 13 лет. Это было в пятницу високосного года. Он лежал больной скарлатиной, с 41-м градусом температуры; в этот день как раз совершился в его