Пимен Иванович Карпов Кожаное небо

С. Куняев. Глухой, заколдованный плач…

120-летию со дня рождения Пимена Карпова

Роман «Кожаное небо» Пимен Иванович Карпов (1886–1963 гг.) начал писать в 1920 году и завершил в 1922-м, весьма для него тяжёлом.

В письме к знакомому библиофилу Александру Борисовичу Рудневу он сообщал, что

«пережил целую трагедию… едва только я приехал в Рыльск, оттуда домой, чтобы заняться работой над книгой, – вдруг узнаю, что дома у меня и у моих знакомых был обыск, что меня хотели арестовать, а за что – чёрт их знает! Перепугали старуху мать, она упала в обморок, лежала без чувств… и с тех пор она – в постели и сейчас не встаёт. Всю семью мою разорили. Я хотел было ехать обратно в Москву, просить Дивилковского, Каменева и др. о защите, потом махнул рукой. В случае чего дам телеграмму Воронскому. Решил писать большой роман, чёрт возьми, ведь я же в собственном государстве живу, на родине, на родной земле. каждую пядь которой отстаивали мои предки, чьи могилы безмолвно свидетельствуют об этом, – я русский писатель. сделавший вклад в сокровищницу русской культуры, – чего же мне бояться? А на политику я давно наплевал.

Ты, друг мой, пожури Воронского, а при случае и других – зачем меня терзают? Ведь это же скандал в бла-ародном семействе: преследуют „писателя – пролетария“, вышедшего из низов и т. д., ухаживают за каким-нибудь Вандервлипом, Урквартом, вообще – за целой сворой капиталистов, становясь перед ними на задние лачки. Нехорошо!..»

А одно из писем этого периода Карпов завершил следующей подписью: «Неудобный Пимен, умученный жидами».

Снова как будто все повторялось в жизни писателя, пережившего тюремное заключение за революционную пропаганду конфискацию издания романа «Пламень», изгойство в литературной среде. И вот изданы две новые книги стихов «Звездь» и «Русский ковчег», книга рассказов «Трубный Глас», – и все снова начинается по новому кругу.

Выходец из старообрядческой семьи, он настороженно встретил Великий Октябрь, разрушивший, по его мысли все социальные перегородки. Но уже летом 1922 года в родном селе при свете керосиновой лампы он записывает свои сокровенные мысли:

«Русскую революцию погубило германофильство ее вождей, особенно большевиков. Удивительно – ведь и старый мир погубило германофильство. Не отсюда ли это родство душ в дальнейшем: смертная казнь, охранка, крепостничество, ненависть к мужикам, барство, кастовая отчужденность от широких масс, ложь, достигшая геркулесовых столбов, и кровь, кровь без конца, беи края. Николай Кровавый – мальчишка и щенок перед Владимиром Кровавым. Чуть кто заикнется о гнете – „бандит“, и к ногтю.

А все-таки дело большевиков – в идее – христианское дело. Но проводит это дело в жизнь – Сатана, Но ведь в том-то и ужас, что иначе, как сатанинской тактикой, ничего нельзя пронести в жизнь – даже Божье дело. То есть сразу, сейчас. А ждать столетиями – кому охота? А впрочем, может в том и состоит каверза Сатаны, чтобы все сразу, сейчас.

Буржуи и вообще эксплуататоры, богачи – дети Сатаны. И поделом вору мука. Но если беднота их сейчас мучит, то какое право она имеет жаловаться на свои мучения в прошлом?

Нищие духовно – нищие материально. Сатана – отец в образе Христа. Заклание агнца – русского народа. Голгофа.

Параллель между Лениным и Николаем, Троцким и Распутиным, Дзержинским и Протопоповым…

Толпа единодушна только в несчастье и нищете. Но как только нищие дорвались до „общественного пирога“ – прощай единение, разговоры о солидарности трудящихся, о коммунизме и проч.!

Борьбу с крестьянами они называют „борьбой с эпидемией крупного рогатого скота“. Крестьяне для них – не больше, чем рогатые скоты. Отряды ЧК так и называются – „отрядами по борьбе с чумой рогатого скота“.

Кулаки изобрели средство для борьбы с тружениками: чуть что заметил за бывшим эксплуататором и заговорил о законности – сейчас тебе: „А, бандит, саботажник! В Чеку!“ А так называемые ответственные и партийные работники, эти чекисты и проч., – это как сказка про белого бычка. Через 10 лет все нынешние ярые коммунисты будут ярыми защитниками собственности и „естественного подбора“ сильных, то есть кулаков и головорезов…

Расстрел сидоровских ребят. Накануне расстрела играли в орлянку, гуляли, плясали, играли на гармошке, веселились. А на рассвете – черная карета и расстрел у вырытой канавы. Недострелянные матюкаются, клянут палачей за плохой прицел. Сначала первую партию расстреляли скопом. Потом привезли другую партию (13 человек), залп по этим, и все-таки… не убили до смерти и всех закопал в канаву живьем, стонущих…доктора не было, да и вообще „волынка“.

О труддезертире, у которого произвели ревизию и самого взяли в трудармию, говорят: его выдали замуж за Ленина с приданым (корова, овечки и пр.).

В уездном город можно без конца наблюдать сцены, как ведут „ленинских невест“, а за ними приданое: коровы, овцы, свиньи, куры и проч. …

Что такое РСФСР? Тот же великий мастер Адонирама (легендарный строитель храма Соломона в Иерусалиме), в котором могут выступать за свою настоящую идею представители… народа – только не русского. Русским даже говорить о русской нации запрещено.

Что такое ВЦИК Советов? Корпорация половых, обслуживающих трактир „Совнарком“. Вместо всеобщего, прямого, равного и тайного голосования всеобщее воровство…

Страдания существуют для того, чтобы переплавить души, подобно огню, переплавляющего железо в сталь. Но бывает и так, что страдания совершенно уничтожают душу, из которой получается один только шлак, то есть ни годное ни для чего вещество. Вот кто в этом виноват? Кот виноват в безмерных страданиях человечества? Свобода? Глупость? Низость? Несправедливость? едва ли не более всего страдают именно угнетенные, а не свободные, умные, а не глупые, возвышенные, а не низменные, правдивые, а не лживые…».

Эти записи во многом служат ключом как к пониманию внутренней жизни Пимена Карпова, так и к пониманию сути его романа «Кожаное небо», впервые публикуемого.

Роман был завершен, но как видно, не был до конца отделан. И, похоже, Карпов до конца так и не решил – будет ли он предлагать его в печать под своим именем или под псевдонимом «Иван Котельников», проставленным наравне с подлинной фамилией автора на первой странице. Сам же он представил себя в прологе, написанном от имени «собирателя рукописей», как человека одержимого страстью к «безвестным исповедям, рассказам, заговорам, легендам», а роман – как «отрывки из рукописи кузнеца», найденные на «фабричном задворке». И вот в романе,