- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (12) »
Лев Исаакович Моносзон Сердце пудренное
Сердце пудренное
Лирика
«Сердце пудренное» отпечатано в типографии «Автомобилист» в августе тысяча девятьсот семнадцатого года в количестве шестисот экземпляров, сто из коих выпущены любительским нумерованным изданием, отпечатанным на слоновой бумаге и переплетенным в материю.
Хрусталики семигранные
«Золотистые, нежные волосы твои…»
Золотистые, нежные волосы твои
поглажу ласково.
Тихо закрою глаза
поцелуем невинным и робким.
И на тонкой кисти,
в кружеве жилок синеватых и гибких
любовь заплетенной найду.
«Кожица на носике сморщилась…»
Кожица на носике сморщилась,
у губок эмалевых уголки засуетились,
разыскивая дорожку вниз.
Это значит –
детка хочет обидеться на меня.
Ах, скорее,
зайчиком-поцелуем закрою розовый ротик!
«И грех, такой алый и пряный…»
И грех, такой алый и пряный,
как женщины Рубенса,
безумно сорвет с побледневшего плечика
шелка, обвивающие страсть.
О, сколько радости будет
в поэме греха
и стыдливости!
«Дымок розоватый улыбнулся застенчиво…»
Дымок розоватый улыбнулся застенчиво,
улетел,
вкрался тихо в застывшее небо.
Ах, не ты ли, моя любимая,
обо мне вспомнила –
уронила нечаянно
неуловимо-нежный лепесток души?
«Впиться пьяным поцелуем…»
Впиться пьяным поцелуем
в розоватую матовость кисти,
зардеться огнем, взволнованно крикнуть,
и чувствовать остро,
что рядом, волнующе-близко –
ты, мое бешенство,
ты, моя радость!
«Улыбкой сверлю глаза…»
Улыбкой сверлю глаза,
велю вялому вареву сердца
гикнуть огонней радостью –
это ли ты, сын царицы,
печатающей пятками на панелях
символы расчесанного и расчетливого
безумия?
«Ноготки розовые, отточенные…»
Ноготки розовые, отточенные,
интимно и лукаво поблескивают над клавишами.
Песенка совсем тихая
ищет дверку к усталому сердцу.
Ах, не свести мне глаз
с теплого жемчуга
пугливого плечика твоего!
«Четко чеканю четки пульса…»
Четко чеканю четки пульса,
быстро скачу с качель на качели.
Воздух визжит изжитыми хлипами,
небо внизу – в Везувий везу его!
Эй, берегись – лисий я прихвостень!
Или не слышишь –
четкими четками чеканю пульс.
«Сдержанно и веско…»
Сдержанно и веско
ткем разговоры умные,
приподняли брови и кажемся себе
богами без престола.
Я в кресле бархатном – ты, моя девочка,
прикорнула уютно, задремала
от божьих разговоров.
«Черный воздух. Черное все…»
Черный воздух. Черное все.
Только одно ослепительно-белое лезвие –
зубы его.
Только два темной сепии бриллианта –
цари-глаза его.
Мир, отчего не бьешь в колокола?
Ведь это он, мой любимый, со мной говорит!
«Протянула чуть-чутной улыбкой…»
Протянула чуть-чутной улыбкой
лучики пыли серебряной к сердцу.
Быстрой пригоршней черного бисера –
фразой французской –
приказала хотеть.
Еще секунда – и я в кратере Этны!
Но я смеюсь – размеренно и четко.
«Опрокинула навзничь…»
Опрокинула навзничь.
Кинулась кошкой безумной. Сжала и душит.
Дыханьем прерывистым и пьяным
вплетает в тишину: «Хочу!»
Я удивлен. Я не знаю, молчать ли?
Ударить? Вонзиться иглой поцелуя?
Лукаво и тихонько запираю дверь.
«Бледные пальцы сжаты отчаянно…»
Бледные пальцы сжаты отчаянно,
и взгляд совсем гипсовый.
«Не любишь» –
губы хотят изваять из страдания.
Ну да – не люблю,
но сердце все в клочьях от боли.
Стою, насвистываю мотив из оперетки.
«Запрокину голову…»
Запрокину голову
поцелуем пьянящим и жадным,
гибким зверем обовью горячее нежное тело,
и пока не оторвусь от поалевших губок,
буду слушать, захватив дыхание,
как моя грудь
с твоей меняется сердцем.
«Приду…»
Приду,
улыбнусь немного устало и тихо,
и в матовый голос твой
опущу покорное сердце.
Приду,
улыбнусь немного устало и тихо,
умру в твоих серых глазах.
«Таинственный и острый шелест шелка…»
Таинственный и острый шелест шелка,
мучительно-жадный
аромат духов.
Искры черно-алые в дьявольских глазах
И в хищной жути дразнящего газа –
руки, руки твои
безвольные и хрупкие.
«Покорно и печально…»
Покорно и печально
целую матовые мягкие перчатки,
прильнувшие к душистым и бледным
пальцам Вашим.
Потом,
когда Вы уйдете в серый перламутр далекого,
тихо улыбнусь памяти Вашей.
«Только на минутку…»
…даже сердце напудренно.Л. Моносзон
Только на минутку
сниму постылый и милый грим.
Вот я –
весь – долгий-долгий поцелуй,
трепетный огонек в хрустальной льдинке,
нежная песенка,
любовь.
«Нерешительной и нежной трелью…»
Нерешительной и нежной трелью
вздрагивают пудренные бедра,
и взгляд такой Гаршинский.
Минутка –
малютка расплачется,
минутка –
малютка умрет от любви.
«Ласки увядающей женщины…»
Ласки увядающей женщины,
ароматной, усталой и пряной,
немного шелкового золота
чулка натянутого, как улыбка лорда,
цветы – улыбки,
цветы – поцелуи, –
и дикая, алая боль об ушедшей.
«Ледяным спокойствием браунинга…»
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (12) »