лампы перегорели. Поменять надо.

Лиам скомкал пакет и завел машину.

— Это твоя забота, — сказал он. — Я в этом не участвую.

— Травка выросла — класс, — продолжил Габриэль, не слушая Лиама. — Такой у нас еще не было. Думаю задрать цену.

Лиам поглядел на соседнюю машину. Женщина на пассажирском сиденье красила губы красной помадой, рот превратился в тревожный красный круг. Интересно, чем она занимается, есть ли у нее дети? Ну, дом с садом и качелями точно есть. С заправки вернулся водитель, наверное, ее муж, и сел за руль. У него были скучные очки и зализанные волосы. Лиам поднял руку и поправил свою непослушную гриву. Как бы он ни пытался прилично выглядеть, ему не удавалось.

Оставив Арвидсяур позади, они свернули на разбитую дорогу — весь асфальт в трещинах. Озера по обе стороны краснели вместе с утренним небом. Габриэль с закрытыми глазами раскуривал косяк, заходясь время от времени кашлем. Звук был такой, словно ребра раскололись и дрязгали у него в груди. На нижней губе — шрам, отчего левый уголок рта подвисал. Ничего криминального: рыболовный крючок вонзился в губу в детстве. Но, естественно, Габриэль всем говорил, что его порезали ножом. Эта версия ему больше нравилась.

За озерами потянулся лес, настолько густой и темный, что Лиаму стало не по себе.

— Слышь, а он в курсе, что мы приедем?

Габриэль в очередной раз кашлянул, обдав его запахом нечищеных зубов и сладкого дыма.

— Да в курсе, в курсе, не трясись.

Из ниоткуда возникли заросшие рельсы и какое-то время шли параллельно дороге, пока не растворились в лесу. В зарослях кустарников — старая железнодорожная станция. Ржавые вагоны в пулевых отверстиях. Чуть подальше — разрушенная крестьянская усадьба в окружении пастбищ с некошеной травой. Глушь.

Вскоре асфальт сменился гравием. Лиам свернул, потом еще раз. В самом начале он часто пропускал нужный поворот. У него тогда еще не было водительских прав, и ездили они на угнанной тачке. Но что тогда, что сейчас дорога к дому Юхи казалась ему бесконечным лабиринтом. Может, в этом и был смысл. Чужим там не рады.

На берегу журчащего ручья среди деревьев стоял бревенчатый дом. Ни вода, ни электричество не подведены — позапрошлый век. Лиам припарковался на приличном расстоянии, и они еще немного посидели в машине, собираясь с мыслями. Из трубы шел дым. Вид был бы вполне себе мирный, если б не туши мертвых животных. С деревьев свисали две безголовые, с содранной кожей косули. Мясо влажно блестело в утренних лучах.

Открыв дверцы машины, они услышали шум елей. Лиам взял пакет с кофе и травой, стараясь не смотреть в сторону туш. На долю секунды ему показалось, что там подвешены не звери, а люди, которых подстрелил Юха.

Юха Бьёрке был одиноким волком, сторонившимся деревенских. По слухам, причиной его отшельничества стал несчастный случай на охоте в начале девяностых, когда Юха по ошибке застрелил собственного брата. Полиция дело не возбуждала, но мать Юху так и не простила, к тому же многие утверждали, что он сделал это нарочно, из зависти. Все это было еще до рождения Лиама, и наверняка он знал только, что Юха сторонится людей, а люди сторонятся его.

Из-за кустов выбежала собака, принюхалась и ощетинилась. Из пасти вырвалось сдавленное рычание, хотя гостей она уже знала.

Габриэль сплюнул в траву:

— Так бы и пристрелил эту чертову псину.

Собака бежала впереди, пока они шли до дома, но хвостом не крутила, как делают нормальные собаки.

— Иди первым, — сказал Габриэль. — Ты ему больше нравишься.

Лиам почувствовал, как напрягается тело. Визиты к Юхе, хоть и нечастые, всегда выбивали его из равновесия. Обычно он ограничивался тем, что протягивал руку с товаром и брал деньги, — нечего языком чесать. Но даже этого хватало, чтоб в животе у него все переворачивалось.

То же испытывал и Габриэль. Он притих и, следуя за Лиамом, едва волочил ноги. Они тут были на чужой территории, и если что — помощи не жди. Да и сам Юха… люди, утратившие всё, всегда внушают страх.

Лиам постучал в дверь, и череп оленя, криво прибитый к двери, затрясся. Собака сердито сопела у их ног. В доме послышалось шарканье ног по деревянному полу. Дверь приоткрылась, и сквозь образовавшуюся щель они увидели тень.

Юха высунул голову и прищурился от солнечного света. По возрасту он им в отцы годился, лет сорок — пятьдесят, но худое жилистое тело больше подошло бы подростку. Длинные волосы собраны в небрежный хвост, лицо в морщинах.

Не говоря ни слова, Юха взял пакет у Лиама и поднес к носу, чтобы удостовериться в качестве, прежде чем протянуть деньги. Одного взгляда на купюры было достаточно, чтобы понять: их слишком мало. Лиама это удивило. Юха Бьёрке был не из тех, кто мухлевал с оплатой.

— Тут только половина.

Глаза Юхи странно сверкнули.

— Что?

— Тут только половина. Где остальные?

Юха с гибкостью кошки нырнул в темноту. Одну руку он держал за спиной, словно прятал что-то. Нож? Сердце Лиама пропустило удар.

— Войдите ненадолго, — крикнул Юха из полумрака. — Поговорить надо.

Лиам сунул купюры в карман и посмотрел на Габриэля. Тот был белее полотна. Что-то новенькое, Юха никогда не приглашал их зайти. Обычно, получив желаемое, он гнал гостей прочь, будто они собаки бездомные. А не зайдешь — кто его знает, что он отчебучит.

От порога было видно, что в камине горит огонь. В отблесках пламени поблескивали охотничья ружья, развешенные на стене. На каминной полке расставлены черепушки зверей с разинутыми пастями.

— Ну чего замерли? Проходите. Я не кусаюсь, — усмехнулся Юха.

Пару секунд они постояли в тишине, которую нарушал только треск пламени в камине и ветер в елях за спиной. Юха скалился в улыбке. Наконец Лиам набрал воздуха в легкие и прошел в дом. В тесной комнатке было жарко натоплено и воняло. Глаза тщетно пытались различить предметы мебели. Ощущение было такое, словно они оказались в пещере первобытного человека.

Лив была на улице наедине с рассветом. Утренние лучи проникали между голых берез и рисовали красные раны на черном полотне леса. Повернувшись к дому спиной, она старалась на него не оглядываться. Пар изо рта поднимался завесой. Она не слышала, как зажглась лампа, не слышала, как ее позвали по имени. Только когда тощая собака вылезла из кустов и начала вертеться под ногами, Лив воткнула топор в колоду и обернулась.

Видар стоял на веранде. Вместо глаз — темные щели.

— Иди есть! — гаркнул он и исчез в доме.

Лив отряхнула куртку и, еле передвигая ноги, пошла к дому.

Мужчины, отец и сын, уже были на кухне. Пахло кофе. Пальцы Видара скрючивало за ночь, и по утрам он едва был