жениха для ротвейлера Маши, а во-вторых, возникла проблема с шафером. Вот, когда он поправится после ДТП, тогда и поедем вместе. При этом Арчи не стал подробно обсуждать со своим коллегой сомнения по поводу происшествия с другом. Александрыч — старый опер. Он уже сам и без команды начал проверять обстоятельства «случайного» ДТП.

* * *

Наконец-то подошла его очередь спать. Полусонный сокамерник, разбуженный Борисом, слез с нар и уселся дремать на корточках, а сам Борис немедленно заснул. Ему снилось, будто бы он, взяв за руку Катю, бежит с ней по залитому солнечным светом лесу, девушка весело хохочет и только просит, чтобы он не бежал так быстро, иначе она задохнется. Но почему-то Борису обязательно было нужно успеть туда, вперед, где между стройными стволами сосен виднелась гладь Финского залива.

— Не бойся, мы скоро будем там! — кричал Борис, увлекая девушку за собой. — Там, впереди, свобода! Только ты, я и залив!..

Катя счастливо смеялась и продолжала бежать, выкрикивая:

— Ты и я! Только я и ты! Вместе!.. Ой, задыхаюсь!..

Вдруг Борис почувствовал, что ему самому не хватает воздуха. Он попытался набрать в легкие воздух, но какая-то мягкая масса забивала рот и нос, разрывая капилляры в легких.

Борис скинуть эту массу не смог, потому что какой-то груз с силой давил ему на конечности и на грудь. Перед глазами поплыли разноцветные круги, и, теряя сознание, Борис вдруг понял, что это не сон. Но было уже поздно.

Через пару часов один из сокамерников застучал в дверь:

— Человек повесился!

Прибежавшие надзиратели увидели, что в камере, действительно, освободилось одно место. Тело бывшего бандитского бригадира безвольно лежало на одной из коек, а вокруг шеи трупа была захлестнута скру-чённая рубашка, одновременно привязанная К стойке койки.

Никого не удивило, что очередной обвиняемый решил покончить жизнь таким способом. Служивые — люди опытные, и насмотрелись на всяких повесившихся: и в сидячем, и в лежачем положении. Причин же кончить жизнь самоубийством у арестованного было предостаточно. В «Крестах» жизнь может показаться раем разве что сумасшедшему. Камеры, в которых люди набиты как сельди в бочке, скудное питание, антисанитарные условия… В прежние времена самых больших начальников за такие дела, творимые в отношении граждан собственной страны, отдавали под суд. И не обычный суд карал чиновников за преступления против человечности, а международный трибунал, заседавший в городе Нюрнберге.

Именно на том, всемирно известном процессе фашистам, в частности, вменялось в вину бесчеловечное содержание заключенных в тюрьмах. И речь шла, как говорят юристы, «по отдельным эпизодам», вовсе не о газовых камерах или массовых расстрелах, а о переполненности мест заключения. Так, тюрьма Эбрах, рассчитанная на 595 человек, оказалась переполненной в 1944 году, а в 1945 там содержались от 1400 до 1600 заключенных. Впрочем, то ли времена изменились, то ли нынешние россияне считаются более крепкими, чем тогдашние немцы, но уже никого не удивляет, что в «Крестах», некогда рассчитанных на тысячу арестованных, содержится более восьми тысяч.

После смерти Бориса было проведено короткое дознание, но сокамерники ничего вразумительного пояснить не смогли. Они утверждали, что этого парня к ним перевели недавно и выглядел он, вроде, нормально. Патологоанатом, загруженный работой сверх всякой меры, не стал исследовать носоглотку ни с помощью оптики, ни другим способом — резона в этом не было никакого. Странгуляционная борозда на шее — след от скрученной рубашки — говорила сама за себя, суицид. То есть самоубийство. Если бы, конечно, имелись основания подозревать, что парня удушили, скажем, подушкой — тогда другое дело, можно было бы исследовать микрочастицы на слизистой. А как был сформулирован вопрос — так и дан ответ: «Могла ли смерть наступить в результате суицида?» — «Конечно, могла». Если бы патологоанатома спросили: «Могла ли смерть возникнуть при других обстоятельствах?», он бы также честно ответил: «Да» — кто эти обстоятельства разберет?..

* * *

В одном из кабинетов старинного дворца, отданного ныне на откуп какому-то международному фонду, вечно забывающему платить арендную плату, была благодатная тишина. В былые времена, когда во дворце размещался райком партии, кабинет занимал один из секретарей. Сейчас же в нем разговаривали двое вполне респектабельных коммерсантов.

— И учтите, Петр Сергеевич, что решить вопрос с нашим влиянием на этот «Транскросс» надо как можно скорее. Сейчас его руководительница… как ее, Климова?.. еще неопытна, да к тому же растеряна от нежданно свалившейся власти. Но завтра все может быть иначе. По нашим сведениям, она еще не решила, расставаться с акциями, или нет. Своих людей надо подводить именно сейчас, точнее, еще вчера. Кстати, этот ваш кандидат в директора — полный идиот, он не может чего лишнего сболтнуть, сидя в клетке?

— Думаю, что нет, он ни о чем не догадывается, думает, что сам правил бы бал. Но менты, вроде, не очень верят, старательно обрабатывают его, даже в «Кресты» не переводят, а держат в изоляторе Большого дома.

— Смотри, как бы не ошибиться! А то, давай-ка лучше, поинтересуйся там, что с делом творится, может, парня под залог отпустят? Слепи, что ли, какую-нибудь справочку насчет последствий черепно-мозговой травмы, кистозно-сипчивого арахноидита головного мозга и, скажем, астено-невротического синдрома. Глядишь, и получится. У меня такие номера уже проходили… Ну, как говорится, твори, выдумывай, пробуй!..

Однако все обошлось без «справочек». Дениса Петровича из следственного изолятора на Литейном, куда добраться крайне сложно, перевели в «Кресты». Два дня спустя у него вдруг случился сердечный приступ, и больного даже перевели в изолятор. К сожалению, как и в случае с Даутовым, медицина оказалась бессильной. Патологоанатом, проводивший вскрытие трупа, не нашел какой-либо внешней патологии или повреждений на теле. А след от укола на локтевом сгибе левой руки только подтверждал, что к арестованному отнеслись по-человечески и пытались лечить. Поэтому сомнений в том, что причиной смерти Петрова Дениса Петровича явилась острая сердечная недостаточность, не было: в делах сердечных перед Богом все равны. И пожилые учителя литературы, и молодые коммерсанты…