полонян пришлю в Мологу. Иди.

- Нет!

Подкидыш суетливо, беспорядочно начал расстёгивать пояс, кафтан, что-то бормотать, всхлюповать своим горбатым носом.

- Сапоги сними.

Сколько недоумения. И моя добрая улыбка в ответ:

- Неудобно ж будет. Ножки расставлять.

Кажется, только сейчас до него дошла... натуралистичность предстоящего. Он дёрнулся в сторону выхода. Но... он согласился. Ещё в тот момент, когда я вспомнил про Буй-Тура, когда Роман понял, что эта мечта, эта сияющая вершина его даже невообразимых мечт, может уйти в руки какого-то другого, кого-то подростка из Курска. Он - выбрал свою судьбу. Судьбу князя Русской Хазарии. Дальше... детали, мелочи. Условия достижения. "Достижения" - уже принятой для себя цели.

- Снимай-сниманий. Всё с себя. Надо ж оценить. Во что я буду всовывать. И чего насаживать.

Я старательно держал паузу, держал на лице похотливую, пренебрежительную усмешку. Запоминай, Ромочка. Не меня - себя. Своё ощущение подавленности, подчинённости, бесправия, бессилия. Унижения, позора, стыда. Рабства.

Ты - прах, мусор, жидкая глина в моём кулаке. По твоему собственному, глубоко душевному, желанию.

Ты бы загрыз меня. Буквально. Зубами. Но... а как же "Русская Хазария"? Собственное княжество, слава, честь...

- На колени. У, ты мой хорошенький. Ну, пошли.

Он неумело, с задержкой, опустился на колени. Пришлось вставать, задрать ему подол так и неснятой нижней рубахи на голову, ухватить за ошейник, потащить, так что он побежал на четвереньках, отдёрнуть занавесочку.

- О, и вода уже остыла. Нут-ка, Ромочка-Ромулечка, встань-ка здесь, ножки пошире. Молодчина. Чувствуется кровь предков. Ты, Ромик, в душе, по матери своей, настоящий шлюх. Природа твоя такая. Ты это всегда чувствовал, хотел чего-то такого. А чего - не понимал. Оттого и злобился. А вот как я тебе сейчас... Породу-то не обманешь - то-то тебе радость будет. Долгожда-анна-ая.

Его всего трясло. Вдруг он резко рванулся, но я был наготове - резко вздёрнул за ошейник, пережимая ему горло, заставив опуститься задницей в шайку с горячей водой. Он вцепился руками в мои, бешено кося глазом через плечо, пытался посмотреть мне в лицо. А чего на меня смотреть? - Я улыбаюсь. Почувствовал себя курочкой-гриль? Перед вертелом? Ты сам этого захотел. Это - твой выбор.

Он убрал руки. Ещё шажок. К повиновению. Отказ от сопротивления даже на инстинктивном уровне. Даже чувствуя себя удушаемым, нельзя возражать хозяину. Господин - всегда прав.

- Ну вот и хорошо, ну вот и славненько. А давай-ка я тебя тут... маслицем. Чтоб легче вошло. Ты же рад? Что господин о тебе заботится. Дырочку твою... вот... маслицем набивает. Ты же счастлив? От такой господской заботы?

Только пыхтит. Нет, парнишка. Не я тебя в князья назначил, не я тебе мозги честью и корзном заморочил. Но дурость твою... малость подвину.

- Расскажи мне. Как ты меня, владельца себя, любишь и обожаешь.

Молчит. Дурашка. Ягодицы хорошей формы. Чувствуется многолетние тренировки. Я про особенности развития мышц у фехтовальщиков. А вы что подумали?

- Ай!

Только после щипка Подкидыш начал издавать какие-то слова и звуки. Как всегда: стоит человеку расцепить зубы хоть по какому поводу - дальше легче.

Мне пришлось работать не только умывальником, в смысле: вымыть подлежащую употреблению часть тела.

Отмечу: по сравнению с моими конями, за которыми я, если время выдаётся, предпочитаю ходить сам, здесь всё... миниатюрнее. Хотя пропотел он как жеребец после галопа.

Но и суфлёром. С русским языком у Ромочки... не диктор. То не слышит, то не произносит. Из страстной фразы:

- О! Мой дорогой господин! Ещё!

Произносит только последний звук: "ё!". Да и тот с зубовным скрежетом.

Пришлось ставить дикцию. Путём повторения с вариациями. Поиграл чуток "на грани", на пред-вкушении:

- Чувствуешь? Раб мой Ромочка? Вот, вот, сейчас. Был ты мальчиком, а станешь... не-девочкой. Вот ещё... пару мгновений. Тебе хочется? Скажи мне, признайся, Ромочка-Ромулечка. Ведь хочется? Ведь мечтается? На господскую елду... да поглубже... да почаще. Расскажи мне, развлеки-порадуй. Тебе ж надо заслужить. Благосклонность хозяина.

Лицедей из него никакой. Что радует: вероятная, в будущем, ложь будет улавливаться. Но терпелив: в первый момент только зубами скрипнул. И продолжал скрипеть. Пока я не начал его щипать, требуя изложения его восторга и описания его радости. От происходящего.

Вот теперь уже лучше. Истерично. С взвизгиваниями. Но близко к подсказываемому тексту.

Он будет этот скулёж и визг вспоминать как самое постыдное. Потому что - своё. Не по приказу, не по подсказке. Воин должен переносить боль без звука. А он, оказывается, не стерпел. Не воин. Потому что сын шлюхи?

Ну вот. Сделал дело - гуляй смело. Это я себе.

Что-то пропустил? - А, не сообщил Ромочке радостную новость о его грядущей беременности от "Зверя Лютого". Не поделился блистательными перспективами его пребывания в моём гареме на должности первой жены.

"Нельзя объять необъятное" - я обещал ему Саксин, одно с другим чисто по географии не сходится.

В целом... довольно болезненный и для меня, физически тяжёлый... эпизод укрепления русской государственности. Если бы не моя "беломышесть" и вызванный ею уровень сексуальности - уж и не знаю как бы справился.

"Когда одна палочка и семь дырочек...".

Нафиг-нафиг. Семь подобных "дырочек" моя "палочка" не переживёт. В смысле: сразу подряд. Надо подмыться, отдохнуть. А там... можно будет продолжить... насчёт русской государственности.

А то Сухана придётся на помощь звать. Он, конечно, уже не "живой мертвец", но многие навыки не растерял.

Да, кстати.

Появление Сухана осталось незамеченным. Похоже, что Подкидыш весь ушёл в себя. Интересно - что он там найдёт?

Сухан позвал из соседнего шатра Боброка.

- Извини, Дмитрий Иванович, что от застолья оторвал. Но надо вот это... привести. К виду. И вывести. К лодкам. Задерживаться вам здесь более смысла нет, мы с Ромочкой обо всём договорились.

К этому моменту я уже... смыл лишние жидкости, привёл в порядок одежду, и вальяжно развалившись в сторонке, мог, излучая само- и им-удовлетворённость, выдавать ценные указания.

Если Подкидыш постоянно краснел, то Боброк постоянно бледнел. Но не кидался, не ругался - Киев его многому научил.

Очередная чашка стыда? Тебе стыдно, Боброк, за своего господина? - Это хорошо. Даже если твой воспитанник вздумает взбрыкнуть, то ты, добрым отеческим советом, притормозишь. Не только ради его спасения, но и чтобы самому... не нахлебаться.

Подкидыш был... никакой. Боброку пришлось, по моему совету и под моим наблюдением, набить князю анус дезинфицирующей мазью, наложить повязку, одеть ему штаны. Всё это сопровождалось... Нет, вы неправильно подумали. Никаких наглых