как такового Аввакуму и в голову не могло придти провозглашать.

Можно смотреть на потоки крови и восхищаться её красивым цветом. Можно слушать призывы к самоубийству и восхищаться страстностью этих призывов. Но врать не надо. А Лихачёв врёт, когда пишет: «Борьба Аввакума с государством и церковью… это только новый этап борьбы за освобождение человеческой индивидуальности».

«Человеческая индивидуальность» не стоила для Аввакума вообще ни чего. Его интересует только верность человека Христу, и только за это он боролся. Правда Аввакума носит чисто религиозный характер, вне религии он ни какой правды не ищет и не находит. А говорить про «борьбу Аввакума с государством и церковью» можно только вконец одуревши от марксизма. Аввакум считал, что царь и патриарх отошли от Божьей правды, с этими отступлениями он и боролся, а государство и Церковь как таковые были для него родными и любимыми.

Верующие и неверующие, читая одну и ту же книгу, видят в ней совершенно разные вещи. Это не просто разница в убеждениях. Если человек верит в Бога, он живет в другом мире по сравнению с атеистами, у него всё восприятие реальности принципиально другое. Что для атеиста ужас, то для верующего радость, что для одного яд, то для другого лекарство, что для одного предмет самых напряженных стремлений, то для другого ни чего не значащие пустяки. Безбожник ни когда не сможет понять тот мир, в котором живут православные. Для них Церковь — это общественная организация, просто сумма людей или даже сумма священнослужителей. Для нас Церковь — совокупность христиан, как живых, так и усопших, во главе со Христом. Для нас вообще не существует «мертвых», то есть исчезнувших людей, а Христос, воскресший две тысячи лет назад, является активным Участником нашей повседневной жизни и тем Центром притяжения, к которому мы стремимся. Христос — Цель и Смысл нашей жизни. Для безбожника всё это сказки, но тогда зачем ему изучать тексты церковных авторов? Он там всё равно ни чего не поймет. В лучшем случае, он будет напоминать художника, далекого от физики, который, описывая ракету с ядерной боеголовкой, восхищается её красотой.

Протопоп Аввакум был человеком Церкви и писал для людей Церкви. Его тексты отражают специфическую церковную проблематику, смысл которой вообще недоступен человеку нецерковному. Что мог понять в сочинениях Аввакума тот юный безбожник, который когда-то писал дипломную работу, опираясь на исследования таких же безбожников, как и он сам? Но я не забыл про Аввакума, продолжая о нём думать и тогда, когда уже жил в Церкви. А недавно перечитал аввакумовские сочинения и был поражен тем, насколько актуально они звучат в XXI веке. Жизнь и сочинения неистового протопопа это целый набор примеров того, как должен поступать церковный человек. И как он ни в коем случае поступать не должен.

Правда Аввакума

В Аввакуме прежде всего привлекает предельная религиозная серьёзность. Вера для Аввакума не украшение жизни, а сама жизнь, не следование традиции, а способ существования, не то, что помогает нам жить, а то, за что не жалко отдать жизнь. И жития мучеников для него не повод для сентиментального умиления, а прямой пример для подражания.

Да, он был богословски безграмотен и не имел способности отличить обряд от догмата. Да, он был не в состоянии понять, что реформы патриарха Никона вообще не затрагивают вопросов вероучительных и ни как не искажают Истину православия. Да, конечно, не имело ни малейшего смысла страдать за веру в той ситуации, когда самой вере ни что не угрожало. Но для него верность обряду была неотъемлемой частью самой веры. Двумя перстами креститься или тремя, двигаться крестным ходом «по солнцу» или «против солнца», использовать ту или иную форму креста — всё это для Аввакума часть веры, а посягательство на веру он воспринимает, как посягательство на саму жизнь.

Не раз, уже будучи в Церкви, я думал о том, что Аввакум восстал не по делу, что из-за обрядов не стоило начинать такую большую войну. А потом понял, что тут всё сложнее. Да, действительно, и в XVII веке, и в XXI-м одной из распространенных церковных болезней является обрядоверие. Это когда вся религиозность сводится к строгому и неукоснительному соблюдению обрядов без малейшего представления о сущности православия. Это, конечно, не есть хорошо. Но в том-то всё и дело, что Аввакум, как ни странно, не был обрядоверцем. Он живёт и дышит только Христом, и весь его пафос в сохранении верности именно Христу, а не обряду. Но верность обряду для него неразрывно связана с верностью Христу. И, может быть, это не так уж и глупо.

В Церкви вообще опасно даже табуретку с места на место передвигать. Казалось бы, Церковь — наш дом, мы живём здесь, церковная реальность для нас хорошо знакома. Но не надо забывать, что Церковь являет собой удивительный сплав из мира сего и мира иного. А ведь о мире ином мы имеем в лучшем случае самые общие представления. Многие законы мистической реальности для нас не понятны, так что в Церкви лучше не делать резких движений. Устранишь то, что кажется сущим пустяком и огребешь такие проблемы, каких и представить себе не смог. Захочешь вылечить какую-нибудь церковную болезнь и заработаешь болезнь во сто раз худшую.

Не то чтобы в Церкви вообще ни чего трогать нельзя, но делать это надо с предельной осторожностью и большим рассуждением. Мы можем вообще не представлять себе, как много держится на обрядах даже в душах знатоков догматического богословия. Это тончайшая мистико-психологическая реальность.

Так что главным дураком в истории русского раскола был как раз патриарх Никон. Он ведь затеял исправления богослужебных книг и обрядовую реформу по причине, не имевшей ни какого отношения к религии. Мордовский крестьянин, он уже встал вровень с русским царем, он видел себя уже и выше царя («священство царства преболе есть»), но и этого ему было мало, он хотел стать главой всего православного мира, и только ради этого решил выровнять обряды и книги «под греков».

Мысль, кстати, довольно глупая, ведь для утверждения лидерства Русской Церкви в православном мире вполне достаточно было единства вероучения, обрядового единства вовсе не требовалось. К тому же, поступая к грекам в ученики, довольно сложно было утвердить своё главенство над ними. В любом случае, Никон стремился не к истине, а к власти, и это не вызывает к нему уважения. Его реформа была объективно вредной, дуроломной и не несла в себе ни какого положительного начала.

А главная беда была в том, что Никон проявил поразительное бесчувствие к духу Церкви, к психологии церковных людей. Церковь всегда очень