отвечал ему, но снова огляделся вокруг в поисках поддержки.

– Я раздавлю тебя, как жабу! – выкрикнул Томас, надвигаясь на Пауля. Пауль попятился, но лицо его застыло.

– И ты стерпишь такое? – подзадоривал Йеспер.

Но Пауль все еще никак не мог решиться. Томас долго ходил вокруг него, всячески понося и осыпая насмешками.

И лишь когда Томас в качестве последнего оскорбительного выпада мазанул его рукой по лицу и наградил еще одним, особенно обидным, прозвищем, Пауль решился.

– Я не боюсь тебя! – с вызовом заявил он.

– Вот это дело иное! – воскликнул Йеспер и попятился назад, широко раскинув руки, оттирая остальных, чтобы высвободить место для драки.

Томас и Пауль, согласно старинному обычаю, начали с рукопашной. Они обхватили друг друга за плечи, каждый силился сбить противника с ног и повалить наземь. Но усилия их не увенчались успехом, им даже не удалось сдвинуть друг друга с места, лишь испарина выступила на лицах.

Оба напрягались изо всех сил, скользили, упирались ногами, штанины у них задрались, обнажив лодыжки.

Пауль все же был послабее, внезапно земля ушла у него из-под ног, башмаки мелькнули в воздухе, и Томас с гулким стуком повалил его на землю.

При обычных обстоятельствах драка на этом была бы закончена, Пауль оказался побежденным. Но Томас не отпускал его, он прижимал Пауля к земле и торжествующе пыхтел:

– А!.. А!..

Это взбесило Пауля, который вообще-то готов был признать свое поражение, и он ударил Томаса кулаком. Драка пошла по второму кругу, и теперь уж она, судя по всему, грозила окончиться кровью.

Все происходило в молчании. Йеспер стоял как на иголках, возбужденный увлекательным зрелищем. Все тумаки до единого достались Паулю. Томас долбил его костяшками пальцев по темени и наполовину оглушил; он гнул его в бараний рог, колотил по заду и по спине – словом, отделывал методически и основательно.

Видя, что Пауль уже не способен отражать удары и почти перестал сопротивляться, Томас слегка поостыл и сделал передышку. Пауль воспользовался этим и нанес Томасу несколько бессильных ударов по голове. Столь бессовестная плата за его великодушие взбесила Томаса и дала ему новый повод для мести. В конце концов Пауль остался лежать пластом на земле, избитый настолько, что не в силах был даже пошевелиться. А Томас, сидя на Пауле верхом, продолжал отделывать свою жертву. Пауль поднял на него затуманенный взгляд.

– Бей, подлюга! – затравленно прохрипел он, раскидывая руки по земле. – Забей меня до смерти, ты и так почти прикончил меня...

Томас снова заехал ему кулаком в лицо. Наконец зрители решили, что пора вмешаться.

– Будет тебе! – сказал Йеспер. – Не трожь его, пускай лежит, не надо больше, Томас...

Томас неохотно поднялся, ему явно хотелось продолжать избиение.

Наступил день, солнце уже высоко поднялось над лугами. Когда Пауль немного опамятовался, несколько парней помогли ему добраться до дома, сам он идти не мог.

Томас шел домой в сопровождении Йеспера. Он выступал важно, как лев, выпятив живот.

– Пускай знают, как задевать меня, мозгляки этакие, – похвалялся он.

Йеспер шел рядом; теперь, когда они остались одни, злобная похвальба друга угнетала его.

Об этой драке долго судили и рядили в округе, все жалели Пауля за то, что его так отколотили. Томас и впрямь не знает удержу в злобе.

Кончилось дело тем, что Йоргина все же досталась Паулю. Она предпочла его. После того избиения она думала о Томасе с отвращением и терпеть его не могла.

Пауль и Йоргина поженились. Поскольку ни он, ни она не были старшими в семье, им ничего не оставалось, как отделиться и купить небольшой надел у реки, как раз напротив усадьбы Томаса, находившейся на другом берегу. Им пришлось при этом залезть в долг, но они были молоды и надеялись отработать его. Пауль и Йоргина жили счастливо, и каждый год у них рождались дети.

Соседи не знались друг с другом; летом они убирали сено каждый на своем берегу, не обращая друг на друга ни малейшего внимания. Меж работниками также ладу не было.

Томас из Спанггора занялся торговлей лошадьми. Он превратился в угрюмого молчуна, которого в округе терпеть не могли.

Когда в его руки перешла отцовская усадьба, он женился. Прошло восемь лет после той Ивановой ночи, а Пауль и Томас с тех пор так ни разу и не встречались друг с другом.

И вот однажды к вечеру Томас явился в усадьбу Пауля. Он быстро вошел в дом. Горница была полна ребятишек мал мала меньше. Йоргина, сидя на лавке, укачивала новорожденного. Увидев Томаса, она съежилась на лавке и испуганно уставилась на него.

Томас сперва бросил взгляд на нее, затем на малышей и отрывисто спросил:

– Муж где?

Вошел Пауль и с удивлением воззрился на Томаса.

Но когда хозяин Спанггора минут пять спустя ушел, Пауль и Йоргина молча переглянулись и горестно поникли головой. Томас велел им немедля погасить очередной взнос по ссуде; заемные бумаги были теперь у него в руках, он выкупил их.

Эта история взволновала всю округу, Томаса осуждали за жестокосердие, но он стоял на своем, и Паулю пришлось продать часть земли, чтобы спасти семью от разорения.

С этого дня дела Пауля пошли все хуже, он не справлялся со взносами, а Томас не давал ему спуску. Пришлось Паулю как-то выкручиваться, чтобы выплачивать и основную ссуду; кроме продажи надела, он вынужден был занять денег наличными. Томас попытался было выкупить и векселя у кредиторов, но те отказались продать их ему. Тогда Томас затеял с соседом судебный процесс за право ловить рыбу в реке. После двухлетней тяжбы Пауль выиграл процесс, но к тому времени ему пришлось продать ту часть береговой луговины, из-за которой велся спор. Покупатель тут же перепродал участок Томасу.

Однако Томасу все было мало, и он потянул Пауля в суд из-за межевого раздела. Пауль выиграл и эту тяжбу, но она вконец разорила его.

К этому времени Пауль превратился в болезненного человека; на его бледном лице появилось выражение усталой покорности судьбе, за которой скрывались горечь и ожесточение. Иной раз, когда ему выражали сочувствие, он сперва принимался плакать, а потом начинал браниться. Он вновь судился с Томасом, на этот раз речь шла «о незаконном выпасе скота на чужой земле».

Дело было спорное, его разбирали уже целый год. Все лето Пауль был в большой тревоге. К осени намечался суд, и он знал, что если на этот раз проиграет дело, то лишится усадьбы.

Было это в год большой засухи, о которой люди вспоминают и по сей день.

Дождя не было с самой весны, если не считать двух-трех коротких грозовых ливней, которые смогли лишь прибить пыль на поверхности земли да изрыть ее всю, словно оспинами. И люди, и хлеба терпеливо ждали. Колосья все же росли, как-то