Татьяна Алхимова Звуки тишины

Музыка

Раньше каждый мой день начинался с шума: звонил будильник, в комнату заглядывал кто-то из родителей, дабы убедиться, что я действительно проснулась; на кухне закипал чайник, по тарелкам стучали ложки или вилки, в зависимости от маминого настроения. Если она просыпалась в благостном расположении духа, то готовила омлеты с начинкой или жарила быстрые блинчики, а если на неё нападала утренняя мрачность и меланхолия, то семья довольствовалась скромной овсяной кашей. Застилая постель, я слышала и другое: тихие разговоры, плеск льющейся воды в ванной, причём всегда было понятно, кто умывается — папа включал воду скромно, тонкой струйкой и что-то напевал себе под нос или просто разговаривал с отражением в зеркале; мама же выкручивала кран почти полностью, чтобы умыться поскорее, и тут же убегала к большому зеркалу в коридоре, чтобы уложить волосы и накраситься. Слышала я и шарканье старых бабушкиных тапочек по деревянному полу, суховатый голос с неразборчивой речью, щелчки в замочных скважинах. После появлялись и звуки с улицы из раскрытого окна — это значило, что бабушка добралась до кухни и ей снова кажется, что после готовки там душно. Тогда-то я и выходила из своей комнаты уже собранная и занимала свой пост в ванной, по дороге обязательно приветствуя того, кто попадался на пути, включая тихую черепаху, непременно застывшую посреди коридора удивляясь неминуемой утренней человеческой суете.

Теперь же, когда черепаха давно похоронена в маленькой коробке в дальнем углу загородного участка, о бабушке напоминает пожелтевшая фотография в массивной рамке, а родители появляются в городе не чаще пары раз в год, моё утро совсем другое. В нём есть всё, что и раньше, почти, — те же неживые звуки, только нет никаких голосов. Их заменяет музыка. Я включаю её тут же, сразу после звонка будильника. Мне нравится заполнять пространство вокруг этой нематериальной субстанцией, стоять перед зеркалом в ванной и открывать рот синхронно со словами, льющимися из колонок. Звук собственного голоса давно забылся.

Странно.

Хорошо представляется голос отца, зовущий меня к обеду, и шершавый шёпот мамы, угрюмо читающий бессмысленную книгу в больничной палате, даже бабушкины причитания о моих разбитых коленках звучат в голове так, будто бы не заперты в ней, а высыпались наружу. Поэтому музыка — спасает. Под неё я могу тихо грустить или веселиться, завтракать на скорую руку, или читать, растягивая удовольствие на весь долгий тёмный вечер. В ней — всё, чего мне иногда так не хватает: настоящей жизни, живого выражения чувств. Нет, даже не живого, а звукового. Хотелось бы, чтобы чувства и мысли звучали, а не пробегали символами на бумаге или жестами, сложенными из пальцев.

Я не могу говорить.

Давно.

И, возможно, это навсегда.

Тёмное, густое утро запоздало напомнило о том, что пора бы уже земле укрыться снегом в преддверии грядущей зимы. Конец ноября — самое мрачное время, глухое и тесное. Я с тоской зажгла свет в спальне, имитируя солнце, чтобы поскорее проснуться и ощутить хоть какую-нибудь бодрость в теле. Суббота. Законный выходной — вроде бы долгожданный, но совершенно пустой и непонятный.

Заиграла привычная музыка, наполняя моё скромное жилище звуками, и на душе сразу стало чуть легче. Пританцовывая, я добралась до ванной и добавила немного шума струёй тёплой чистой воды. Следом в прекрасную какофонию, заполняющую всю мою жизнь, вписался закипающий чайник и скворчащие на сковороде яйца.

Стоило только устроиться за столом с вилкой в руке, как в дверь настойчиво позвонили: трень, трень-трень-трень, трень. Наш позывной! В это утро меня решил навестить самый замечательный и добрый друг на свете — Сорин. Мы познакомились так давно, что вспоминать страшно. Старшая школа, колледж — всё это пройдено бок о бок. Он был первым моим настоящим другом и человеком, который решился сблизиться с той, которая ни слова не говорит. За эти годы у нас сложилась собственная система общения, слепленная из языка жестов, разных звуковых сигналов и выражений лиц, а ещё — музыки.

— Николетта! — крикнул Сорин, врываясь в квартиру такой же шумный и улыбчивый, как и всегда.

Его крепкие объятия напомнили мне, как я соскучилась: он только вчера вернулся из длительной командировки и, конечно же, сразу помчался туда, где ждали больше всего. Я бы с радостью ответила ему словами, но вместо этого лишь крепче прижалась к широкой груди, горячей и пышущей силой.

— Сколько всего мне нужно тебе рассказать! — продолжал громко вещать Сорин раздеваясь. — Да! Кстати! Я же привёз подарки!

С этими словами он вручил мне большой пакет, внутри которого нашлись немецкие шоколадные конфеты и ещё какая-то мелочь в небольших коробочках: наверняка пополнение моей коллекции. Сколько себя помню, собирала стеклянные фигурки всего на свете по непонятной причине. А Сорин, когда узнал об этом, принялся возить мне особенные подарки из тех мест, где бывал. Благодарностью послужило крепкое рукопожатие и лучезарная улыбка. Я знала, что она такая — смотреть на этого прекрасного молодого мужчину не слишком высокого роста, с вечно лохматыми чёрными волосами и тёмно-карими глазами, было и приятно, и радостно. Для меня он был настоящим солнцем — светил всегда и везде, даже если находился далеко.

Пока Сорин устраивался за столом, а я наливала ему свежий чай, мне невольно вспомнилось, как мы познакомились. Это случилось в последний год перед старшими классами, мне уже приходилось изъясняться знаками, а мой будущий друг перевёлся в школу из соседнего города в связи с переездом. Как-то так вышло, что наши парты оказались рядом. Он вечно забывал то карандаш, то ручку, а у меня обязательно находились запасные. В классе тогда мало кто общался со мной — было сложно подстроиться под новые условия, да и я почти замкнулась в себе, но Сорин… Магическим образом он всегда появлялся рядом, изучал меня издалека и провожал до дома: сначала незаметно, а потом уже в открытую, и не принимал никаких возражений, делая вид, что не понимает моих жестов и сурового выражения лица. Так и подружились — и жили рядом.

— Нико, как ты тут без меня? — деловито осведомился Сорин, забирая половину яичницы.

Я только плечами пожала: кто же знает, как? Работала, ходила на курсы повышения квалификации и сидела дома. Погода не располагала к прогулкам.

— Конечно! Если бы я не уехал, то обязательно вытащил бы свою милую домоседку на променад, — улыбнулся он. — Ты без меня совсем зачахнешь, дорогая. Так нельзя.

Опустив голову, я сделала вид, что увлечена завтраком. Сорин