Западной Европы, то она и не такие чулочки видела. Будь спокойна. А вот что касается моих туфель, то в первую голову покупаю башмаки на резиновой подошве. Германия – это классическая страна кожи… и галстуков…

– О, как я жалею, что вышла замуж за этого грубого идиота! – всхлипывает она.

Поезд мчится. В окне движется упоительная среднерусская панорама. Рыбий жир сочится из подпрыгивающих на верхней сетке коробок с икрой и желтыми слезами каплет на разгоряченные головы путешественников.

Проходит короткая ночь, полная тяжелых вздохов и змеиного шипа.

Утром – граница.

Отбирают паспорта.

Короткий таможенный осмотр.

Короткий потому, что собственно говоря, осматривать нечего.

Вокруг таможенного прилавка жмутся граждане, одетые во что бог послал, безо всяких почти вещей. Там, мол, все купим.

Поезд переходит границу. В вагон входят польские военные чины. Они вежливо отбирают паспорта. Но сосны за окном все те же «среднерусские».

Поезд медленно подходит к новенькой белой станции в новом немецком стиле. Это Столбцы.

Белый одноглавый орел, похожий на гуся, украшает мезонин станции. Тут опять таможенный осмотр.

Не считая того, что у путешественников ласково отбирают паюсную икру, все обходится как нельзя благополучно. Наш расстроенный герой, волоча за рукав подавленную супругу, выходит на перрон и в изумлении открывает рот. Несколько блистательных поездов стоят на путях. С суеверным ужасом он читает по складам французские и немецкие таблички на вагонах. «Столбцы – Берлин». «Столбцы – Париж». «Столбцы – Остенде».

Но это еще не все. Это все-таки еще не Европа. И лишь на рассвете следующего дня, проехав «среднерусскую» Польшу и одессоподобную Варшаву, на немецкой границе наш путешественник бывает окончательно подавлен.

Пользуясь небольшой остановкой, он выходит из вагона погулять по аккуратной платформе под гигантским немецким деревом и вдруг, неожиданно побледнев как смерть, возвращается, шатаясь, в вагон.

– Капочка, – говорит он серым голосом, – Капочка… начинается… Там, на станции…

– Что, что такое?

– Там, на станции… продаются… бананы…

Он безжизненно садится на диван и закрывает руками лицо.

Паровоз свистит, и деликатный дым скрывает от наших глаз подробности дальнейшего путешествия счастливых супругов…

Мне кажется, что, путешествуя по Европе, я кое-где мельком видел этого «туриста».

Помнится, он топтался в Берлине, на перекрестке двух непомерных улиц, отрезанный от своей супруги, оставшейся на противоположном углу, четырьмя рядами движущихся машин.

В Риме на вокзале он долго требовал «обязательно плацкарту», вызывая у окружающих веселое недоумение по поводу загадочной «русской плацкарты».

Е Венгрии он менял доллары на лиры в отделении сомнительной банкирской конторы и потом, озираясь по сторонам, прятал в особый внутренний карман штанов остальные доллары.

В Неаполе он ломился в магазин за фетровой шляпой фабрики «Барсалино».

В Вене метался на плохом таксомоторе из одного универсального магазина в другой…

По приезде домой такой гражданин переживает нечто вроде медового месяца.

Преимущественно он разговаривает по телефону: – Алло! Это вы, Николай Николаевич?… Здравствуйте. Это я… Не узнаете? Хо-хо! Только что из-за границы приехал… Вы уже легли спать? Это неважно. Ну, батенька, и насмотрелись же мы с Капочкой чудес!

Вы знаете, эта Западная Европа черт-те что! Нечто феноменальное… Колоссаль! Можете себе представить – в Берлине, например, башмаки на наши деньги восемь целковых, замечательные… А между прочим, пиво – дрянь! Факт… Вообще же – красота! В Риме, например, мы с Капочкой купили подмышники, и что же вы ду… гм… что такое?… Ах, эти гнусные советские телефоны… Станция, алло! Что такое?! Разъединили. Повесил трубку? Хам!…